Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Сквозь дымку вековую дошли до нас героев имена

Наталия Дмитриевна Мельник (литературный псевдоним — Наталия Чернышова­Мельник) — профессиональный журналист, редактор и литературный переводчик. Окончила факультет журналистики Ленинградского государственного университета. Литературный переводчик с английского языка. С 2012 года — старший преподаватель кафедры журналистики Санкт-Петербургского университета сервиса и экономики.
Автор книг «Баловень судьбы: История жизни Константина Романова», «Отрекшийся от престола: Жизнь и любовь Михаила Романова», «Дягилев: опередивший время».
Член Санкт­-Петербургского Союза журналистов.
Живет в Санкт­Петербурге.

К 100­-летию начала  Первой мировой войны


С каждым годом все дальше от нас события Первой мировой войны, в пожарище которой канула в небытие старая Европа вместе с четырьмя империями: Российской, Германской, Авст­ро­Венгерской и Османской. Поводом же для нее стало убийство 28 июня 1914 года в Сараеве австрийского эрцгерцога Франца Фер­динанда сербским студентом­тер­рористом Гаврилой Прин­ципом — членом террористической организации «Млада Босна», боровшейся за объединение южнославянских народов в единое государство. Один из самых страшных в истории человечества вооруженных конфликтов унес жизни более 12 миллионов человек, 55 миллионов солдат и офицеров были ранены и покалечены.

Современники часто называли Первую мировую Великой войной. Сегодняшние же отечественные историки нередко упоминают о ней как о забытой. И все же сквозь вековую дымку забвения до нас дошло немало имен героев поистине Великой войны. Немало их служило и в Кавказской туземной конной дивизии — одном из соединений Русской Императорской армии, сформированном 23 августа 1914 года. В подавляющем большинстве рядовой личный состав дивизии — так называемые «всадники» — состоял из добр­о­вольцев­му­сульман — уроженцев Северного Кавказа и Закавказья, которые согласно законодательству Российской империи не подлежали призыву на военную службу. Среди офицеров  было немало представителей аристократических фамилий, которые можно встретить на страницах Готского альманаха[1].  А первым командиром дивизии стал великий князь Михаил Александрович — младший брат императора Николая II.

В октябре 1912 года он женился по большой любви морганатическим (неравнородным) браком на дважды разведенной женщине, без согласия самодержца, на что юридически не имел права. Разгневанный Николай II выслал его вместе с семьей из страны, как тогда казалось — навсегда. Но когда в июле 1914 года Германия объявила войну России, великий князь Михаил решил: он должен немедленно вернуться на родину и отправиться в действующую армию. Когда родная страна в опасности, не время предаваться старым семейным обидам! К счастью, старший брат­император пошел ему навстречу.

В первые дни после возвращения на родину великий князь не знал, чем конкретно придется заниматься. Ему почти тридцать шесть лет, шестнадцать из которых отдано службе в армии. Еще до войны он стал полковником, командовал двумя полками и не раз на деле демонстрировал воинское мастерство. Многие из бывших сослуживцев помнили, что во время маневров 1911 года его черниговских гусар признали лучшим кавалерийским полком в Русской императорской армии. Видимо, не забыл об этом и сам император. Издав высочайший указ о создании Кавказской туземной конной дивизии, он назначил — вполне заслуженно — ее командиром младшего брата. Тогда же Михаил Александрович получил новый чин — генерал­майора.

Существует легенда: когда он впервые увидел своих подчиненных — горцев с завязанными на голове башлыками, будто это чалмы, удивился их внешнему виду и сказал с улыбкой адъютанту:

— Дикие они какие­то...

Слова эти запомнились. С тех пор воинское соединение, которым командовал великий князь, называли не иначе как Дикая дивизия.

Михаил был доволен своим назначением. Рассказывая о нем жене, не преминул заметить, что в Дикой дивизии служит цвет военной аристократии. Среди офицеров — воины по меньшей мере двух десятков национальностей: русские, шведы, французы, итальянцы, грузины, армяне... А в числе командиров — принц Наполеон Мюрат, полковник Бертрен, два итальянских маркиза — братья Альбицци, польский князь Станислав Радзивилл и персидский принц Файзулла Мирза. Такие громкие имена встретишь не в каждой даже гвардейской части.

Дивизия, которой предстояло командовать великому князю Михаилу, формировалась на Кавказе, и он отправился в Тифлис, чтобы лично наблюдать за подготовкой к военным действиям и подбором штабных чинов. Она состояла не из восьми, как обычно, а из шести полков. Название каждого из них говорило о том, откуда прибыли воины: Дагестанский, Кабардинский, Татарский, Чеченский, Черкесский и Ингушский. Полки отличались друг от друга цветом башлыков. У всадников Кабардинского полка они были, например, красные, а у Дагестанского — белые.

Хотя по существовавшему в ту пору закону эти гордые и смелые воины мобилизации не подлежали, они откликнулись на призыв государя послужить России. Каждый из них пришел со своим конем, шашкой, острым, как бритва, кинжалом, зачастую доставшимся по наследству от предков. Лишь винтовка да погоны у них казенные. И все потому, что война была смыслом их жизни. Конечно, они стремились к чинам и наградам, но все же главным считали защиту Отечества, которому верно служили до конца.

Кстати, большинство туземцев Дикой дивизии были или внуками, или даже сыновьями бывших врагов России. Но теперь они сражались за нее по доброй воле. И в истории этого воинского соединения не было ни единого случая дезертирства!

В сентябре 1914 года формирование Кавказской туземной конной дивизии было завершено, уже в октябре эшелоны с ее полками отправились на Украину, в Подольскую губернию, где в скором времени личному составу предстояло вступить в боевые действия с противником на Юго­Западном фронте.

С самого начала в дивизии царило уважительное отношение к каждому воину. Рядовых здесь называли не «нижними чинами», как это было принято в русской армии, а «всадниками». У горцев в ту пору не существовало обращения на «вы», поэтому к своим офицерам, генералам и даже к командиру дивизии — великому князю Михаилу Александровичу все всадники обращались исключительно на «ты», что нисколько не умаляло значения и авторитета командного состава в их глазах и никак не отражалось на соблюдении ими воинской дисциплины. Она всегда была очень высокой.

Один из офицеров Ингушского полка, Анатолий Марков, вспоминал: «Отношения между офицерами и всадниками сильно отличались от таковых в регулярных частях... В горцах не было никакого раболепства перед офицерами, они всегда сохраняли собственное достоинство и отнюдь не считали своих офицеров за господ — тем более за высшую расу». Подчеркивает это и в очерке «Кавказская Туземная конная дивизия» офицер Кабардинского конного полка Алексей Арсеньев: «Отношения между офицерами и всадниками носили характер совершенно отличный от отношений в полках регулярной конницы, о чем молодые офицеры наставлялись старыми. Например — вестовой, едущий за офицером, иногда начинал петь молитвы или заводил с ним разговоры. В общем, уклад был патриархально­семейный, основанный на взаимном уважении, что отнюдь не мешало дисциплине; брани — вообще не было места... Офицер, не относящийся с уважением к обычаям и религиозным верованиям всадников, терял в их глазах всякий авторитет. Таковых, впрочем, в дивизии не было».

Документы полков и штаба Кавказской туземной конной дивизии донесли до нас имена героев боев, описание их подвигов и связанных с ними боевых эпизодов на всем протяжении войны. С 1914 по 1917 год в дивизии служило в целом более 7000 уроженцев Кавказа (полки, понесшие потери в боях и сокращавшиеся за счет отчисления «вовсе от службы» всадников в связи с ранениями и болезнями, четырежды пополнялись благодаря приходу с мест их формирования запасных сотен). Около 3500 из них были награждены Георгиевскими крестами и Георгиевскими медалями «За храб­рость», а все офицеры — удостоены орденов.

В одном из донесений великому князю Михаилу Александровичу полковник граф И.И. Воронцов­Дашков, восхищенный отвагой всадников Кабардинского и 2­го Дагестанского конных полков, писал: «С чувством особого удовлетворения должен отметить геройскую работу полков вверенной Вашему Императорскому Высочеству дивизии. Промокшие от проливного дождя, идущего всю ночь, ослабевшие от четырехдневной “уразы”[2], всадники по вязкой от дож­дя земле, стойко и стройно шли вперед под градом пуль, почти не залегая, и трепет обнимал противника, не выдержавшего такого стремительного наступления. Некоторые всадники — дагестанцы, — чтобы быстрее наступать, снимали сапоги и босиком бежали в атаку. Пленных почти не брали: всадники были озлоблены поведением австрийцев, поднимавших руки, выкидывавших белые флаги и затем расстреливавших наших с близких дистанций; офицерам с трудом удалось вырвать из рук всадников около 20 австрийцев, принадлежащих ко всем четырем батальонам 97­го Имперского полка, к 7­му драгунскому и 11­му гусарскому полкам».

Одного из адъютантов командира дивизии, князя В.А. Вяземского, в первые же дни его пребывания на фронте поразила храбрость многих сослуживцев. И действительно, чего стоил один только Заур­бек Охушев! Служил когда­то эстандарт­юнкером в Ахтырском гусарском полку. Однажды его незаслуженно оскорбил полковник, и он дал тому в ответ пощечину. За это полагалась в ту пору смертная казнь. Но смельчаку удалось бежать в Турцию, и там, как мусульманина, его приняли в личный конвой султана Абдуль­Гамида, который произвел Охушева в майоры.

Но как только в России началась война, Заур­бек Охушев вернулся на родину. Ему удалось получить высочайшее помилование, и вскоре его приняли рядовым всадником в Чеченский полк. За храбрость в боях наградили тремя Георгиевскими крестами. Он получил чин прапорщика, а затем и корнета. Именно о таких смельчаках, как Охушев, князь Вяземский сообщал жене в одном из писем: «Что касается всадников, то война для них — это праздник. Мусульманский фатализм горцев заставляет их забыть о страхе смерти... Своего начальника дивизии, великого князя, они обожают...»

И действительно, эти храбрые воины, отчаянно смелые в бою, сразу же приняли как родного и полюбили великого князя Михаила Александровича. Полюбили за то, что он — брат царя, но не только за это. Полюбили за его доступность, простоту и сердечность, за то, что он прекрасный стрелок и отличный кавалерист. К тому же командир умел как надо носить черкеску. А ведь это особый шик, очень почитаемый горцами! И они называли его между собой как­то по­домашнему — «наш Михайло».

В его характере было природное умение очаровывать людей. Оно прекрасно сочеталось с какой­то особой скромностью, порой даже переходящей в застенчивость. Один из репортеров, посетивший в начале 1915 года Кавказскую туземную конную дивизию, которой командовал великий князь, пишет о нем с линии фронта: «Какая­то бодрая, ритмическая четкость движений. Высокая, мускулистая фигура спортсмена в легком холщовом кителе с генеральскими погонами. На груди Георгиевский крест. На бледном, бритом, с удлиненным овалом лице сияют приветливо и мягко светлые, пытливые глаза. Такая открытая лучистость взгляда — свойство высоких, кристально чистых натур. Изучая этот взгляд, начинаешь понимать обаяние, внушаемое великим князем Михаилом всем тем, кто хоть однажды видел его близко. В чем же секрет такого властного очарования? Душа благородная, прекрасная угадывается во всем, в каждой фразе, в каждом взгляде, жесте. Этот человек — сама олицетворенная искренность, так гармонично переплетавшаяся с царственной простотою. Он — не только любимый всеми начальник, покрывший славою и себя самого, и дивизию, но и отважный, не знающий страха солдат...»

Это — взгляд со стороны. А вот как пишет о Михаиле Александровиче его непосредственный начальник, выдающийся полководец Первой мировой войны генерал А.А. Брусилов[3]: «Я очень его любил как человека, бе­зусловно, честного и чистого сердцем, не причастного ни с какой стороны ни к каким интригам и стремившегося лишь к тому, чтобы жить частным человеком, не пользуясь прерогативами императорской фамилии. Он отстранялся, поскольку это было ему возможно, от каких бы то ни было дрязг — и в семействе, и в служебной жизни». Самое же удивительное состоит в том, что воспоминания Брусилова были изданы в «сталинскую эпоху».

Но не только воинская доблесть и дружелюбие отличали командира Дикой дивизии. Один из его сослуживцев писал: «Великий князь трогателен скромной и простой любовью, он весь в этой чарующей простоте — любить Россию и все русское. Любить нашу застенчивую деревню, любить озаренную вечерним солнцем равнину, когда гаснут порозовевшие дали, а перепел громко выводит свои смелые трели.

И в религиозности великого князя есть что­то напоминающее древнюю васнецовскую Москву, которая, к слову сказать, всегда так по сердцу его высочеству. Он не пропускает ни одной обедни, и храм так гармонирует со всем его обликом. Прихожане — толпа наших серых героев. Впереди — высокий, стройный и гибкий, стоит великий князь, ушедший целиком в молитву».

Сохранились фотографии Михаила Александровича в плотном строю «серых героев». Казачий офицер Сергей Курнаков так вспоминает о поступлении под начало своего командира: «Высокая, атлетическая фигура великого князя Михаила была облачена в черную черкеску. Генеральские аксельбанты на правом плече и белый крест Святого Георгия раскачивались в ритм с его пружинистой походкой. Мне никогда раньше не приходилось встречаться с великими князьями. Этот был — одно обаяние. Чистые голубые глаза излучали доверие. Легкая курносость была вызовом на откровенность. Осанка прямая и стройная, но не высокомерная. И тело римского гладиатора». И далее Курнаков восклицает: «Как было бы хорошо отдать жизнь за такого человека. Не зря кавказцы обожают его!»

Однажды на линии фронта Михаила увидел американский репортер Стэнли Уошбурн. Он был поражен тем, что брат императора — в простой форме, без броских знаков отличия, но с Георгиевским крестом на груди. В репортаже журналист написал: «Более простого и демократичного человека трудно себе представить». Живя «так же просто в грязной деревне на переднем крае русского фронта», великий князь Михаил «излучал тот самый непреклонный оптимизм, которым русская армия отличалась везде». Американский репортер не ошибся — Михаил действительно был прост в общении со своими сослуживцами.

Как же было не полюбить воинам Дикой дивизии своего командира? Ведь он всегда хотел быть там, где наиболее опасно. Толкала Михаила в самое пекло личная отвага физически сильного, полного жизни человека и к тому же простая мысль: как бы кто­нибудь из подчиненных не подумал, что он старается прикрыть собственную трусость высоким положением в обществе. Ведь для настоящего мужчины, тем более генерала, она непереносима! А подчиненные если и упрекали его, то именно в том, что он часто без особой на то нужды оказывается на передовой, где противник открывает бешеный огонь. А ведь пуля, как известно, «дура», она не выбирает, в кого попасть...

Впрочем, польза от его личной храбрости, конечно, была. Кавказцы, видя великого князя Михаила Александровича на передовых позициях, готовы были идти за ним хоть на верную гибель. Они сердцем понимали: у этого храброго джигита такая же открытая, бесхитростная душа, как у них самих.

Однажды начальник конвоя, старый черниговский гусар ротмистр Пантелеев, не раз ходивший в атаку вместе с командиром дивизии, спросил одного из сослуживцев: «Знаешь, почему он такой храб­рый? — И сам тут же ответил на этот вопрос: — Он так глубоко порядочен, что не может не быть храбрым».

Михаил Александрович гордился своими воинами с первых же дней боев. Дивизию после окончания формирования и обучения личного состава вскоре бросили на австрийский фронт. Еще только двигалась она на запад — эшелон за эшелоном, а впереди стремительно неслась, как выпущенная из лука стрела, легенда. Неслась через окопы, поля и леса — к Вене и Будапешту. В уютных кофейнях, ресторациях и на улицах двух городов только и разговоров было, что на русском фронте появилась откуда­то с кавказских гор страшная конница. Грозные всадники в длинных одеждах и огромных меховых шапках не знают, мол, пощады, вырезают мирное население и питаются человечиной. И этому верили, причем не только досужие городские болтуны, но и штабные австрийские офицеры, имевшие смутное представление о России и населявших ее народах.

Эта леденящая кровь легенда всячески поддерживалась австрийским командованием, желавшим во что бы то ни стало поднять боевой дух разноплеменных войск его апостольского величества императора Франца­Иосифа. Но никакие увещевания и призывы к сопротивлению «дикарям» не помогали. Вооруженные шаш­ками и кинжалами, они бросались на противника, внося смятение и ужас в его ряды. Лихие кавказские всадники шли в атаку как на праздник. У них был обычай, который потрясал русских офицеров, в том числе и великого князя. Бойца, павшего в бою, они не обмывали, как это принято у христиан. Ведь Аллах должен видеть, как сражался с врагом мусульманский воин, какие раны он получил в бою за Отечество и русского императора!

Австрийцы начали массово сдаваться в плен. Тогда их высшее командование стало распространять в войсках слух, что «эти азиатские дикари вырезают поголовно всех пленных». Но ничего не помогало. Увещеваниям никто не верил. Австрийские чехи, хорваты, далматинцы, румыны, русины, сербы целыми воинскими соединениями под звуки полковых маршей, с развернутыми знаменами переходили на сторону русских.

Но победы давались нелегко, приходилось переживать и горечь поражений. Зимой же, когда почва промерзала и копать окопы было очень трудно, всадники дрались порой спешившись и отрывали траншеи в снегу, чтобы хоть как­то спрятаться от австрийских снайперов. В одном из писем домой командир дивизии писал: «Потери среди пехотинцев, приданных нам, были велики. Неприятель переносил такие же, а подчас и большие тяготы. Один австрийский полк, выдвинутый на передовые позиции, чтобы утром начать наступление, замерз за ночь насмерть — все 1800 бойцов».

Несчастные люди были деморализованы — и с той и с другой стороны. Такого ужаса история человечества прежде не знала. После шести месяцев беспрерывных боев российская армия потеряла миллион человек — убитыми, ранеными, захваченными в плен. В значительной степени это связано с тем, что нашим войскам не хватало снарядов. Доставка их в Россию была сопряжена с большими трудностями. Об огромных потерях писал супруге и император, находившийся в Ставке: «...во время сражений нашим войскам приходится соблюдать осторожность и экономию, а это значит, что вся тяжесть боев падает на пехоту... Некоторые армейские корпуса превратились в дивизии, бригады растаяли в полки...»

И все же, несмотря на весь ужас войны, боевой дух всадников Дикой дивизии не был сломлен. Об этом свидетельствует донесение в Ставку командующего Восьмой армией генерала А.А. Брусилова об успехах кавказцев, атаковавших две австрийские дивизии, отправленное им в начале марта 1915 года. И вскоре газета военного ведомства «Русский инвалид» публикует следующее сообщение: «Государь Император, в пятый день сего марта [1915 год] Всемилостивейше соизволил пожаловать орден святого Великомученика и Победоносца Георгия 4­й степени: Командующему кавказскою дивизиею свиты Его Величества генерал­майору Его Императорскому Высочеству Великому Князю Михаилу Александровичу за то, что, командуя отрядом в период январских боев за обладание проходами в Карпатах, подвергая Свою жизнь опасности и будучи под шрапнельным огнем противника, примером личной храбрости и мужества воодушевил и ободрял войска, причем выдержал с 11 по 25 января натиск превосходных сил противника, прикрыв весьма важное направление на Ломна­Старое место, а затем, при переходе в наступление, активными действиями содействовал успешному его развитию».

Высокий боевой дух воинов Дикой дивизии во многом был основан на беззаветной преданности командиру, вере в его справедливость к любому бойцу. «Мы все были преданы ему», — писал впоследствии полковник Половцов. А простые воины с любовью называли великого князя «джигитом Мишей». Это комплимент высшей пробы, которым за все годы войны не был больше удостоен ни один русский офицер и генерал. Люди верили Михаилу Александровичу безоговорочно и считали, что, обратившись к нему с любой просьбой, всегда найдут помощь и понимание.

В феврале 1916 года великий князь получил новое назначение — стал командиром 2­го кавалерийского корпуса, в состав которого входила и Дикая дивизия. 26 марта он сделал в дневнике следующую запись: «...я прощался с Черкесами, Ингушами, Чеченцами, пулеметчиками и 1­й конно­гвардейской батареей. Затем в Тлусте, где попрощался с Кабардинцами, Дагестанцами, Татарами, пулеметчиками и 2­й конно­горной батареей. Как тут, так и там мне пришлось сказать прощальное слово...»

О чем же сказал однополчанам великий князь Михаил? Вот выдержка из его «прощального слова»: «Господа офицеры и всадники, я с грустью прощаюсь сегодня с вами, но всегда буду помнить то время, когда я командовал Кавказской туземной конной дивизией, и вашу беззаветную службу родине и царю. Наградами, Георгиевский крест и оружие, которыми я был удостоен, я всецело обязан вашей доблестной работе. Дай Бог вам дальнейших боевых успехов до окончательной победы над врагом и желаю всем вернуться на Кавказ героями». Своего командира, теперь уже бывшего, кавказцы провожали с любовью и сожалением.

Одной из славных страниц истории Дикой дивизии стало участие кавказцев в Брусиловском прорыве (3 июня — 22 августа 1916 года) — фронтовой наступательной операции Юго­Западного фронта Русской Императорской армии под командованием генерала А.А. Брусилова, в ходе которой было нанесено тяжелое поражение армиям Австро­Венгрии и Германии и заняты Буковина и Восточная Галиция. В этот период воинским соединением командовал генерал­майор (впоследствии генерал­лейтенант) князь Д.П. Багратион.

Ко времени начала Февральской революции, когда дисциплина в русской армии резко упала, в Дикой дивизии она оставалась на прежнем, высоком уровне. Корнет Кабардинского полка Алексей Арсеньев написал впоследствии о тех тревожных днях: «Отречение Государя от престола потрясло всех; того “энтузиазма”, с которым все население, по утверждению творцов революции, “встретило ее”, не было; была общая растерянность, вскоре сменившаяся каким­то опьянением от сознания, что теперь — “все позволено”. Всюду развевались красные флаги, пестрели красные банты. В Дикой дивизии их не надели...» Офицеры и обычные воины остались такими же надежными и исполнительными, как и прежде. И всех их очень интересовала судьба великого князя Михаила. Недаром, когда казачий офицер Сергей Курнаков, один из офицеров дивизии, вернулся из Петрограда в свой полк, его только и спрашивали о бывшем, любимом всеми командире.

Офицер ответил, что Михаил Александрович находится в Гатчине и «в настоящее время он в безопасности». Но кавказцы лишь сокрушенно качали головами и тихо говорили в ответ: «Да хранит его Аллах — ведь он настоящий джигит... Почему он не приехал к нам, когда все это началось? не обратился за помощью? Мы бы никогда не оставили его в беде...»

В августе 1917 года всадники Дикой дивизии, преобразованной к этому времени в корпус, приняли активное участие в Корниловском выступлении — неудачной попытке установления военной диктатуры, предпринятой Верховным главнокомандующим русской армией генералом от инфантерии Л.Г. Корниловым с целью оказать давление на Временное правительство: заставить его исключить из своего состава тех министров, которые, по имеющимся сведениям, были предателями Родины, а также для установления в стране сильной и твердой власти.

После подавления «контрреволю­ционного мятежа» боеспособный корпус едва удалось спасти от расформирования, но по приказу ставшего Верховным главнокомандующим А.Ф. Керенского его перебросили на Кавказ — от греха подальше. До конца 1917 года прославленное в боях воинское соединение базировалось во Владикавказе и Пятигорске, но в начале нового года прекратило свое существование. Судьбы всадников­ветеранов, прошедших горнило вой­ны, сложились впоследствии по­разному. Многие, прежде всего офицеры, пошли служить в Добровольческую армию. Кто­то сложил голову за Белое дело, другим повезло — они выжили.

 

С тех пор прошел целый век, сменилось несколько поколений. Но память о ратных подвигах всадников Дикой дивизии жива в сознании народа. В 2006 году в Краснодаре состоялась встреча их потомков. Ее организатор — казачий генерал, в 1990–2007 годах атаман Кубанского казачьего войска, а ныне заместитель председателя комитета по военным вопросам, воспитанию допризывной молодежи и делам казачества Законодательного собрания Краснодарского края В.П. Громов рассказал мне, что на Северном Кавказе до сих пор прекрасно помнят и высоко ценят «храбрейшего из храбрых», боевого русского генерала Михаила Александ­ровича Романова, многократно ведшего свое войско с саблей наголо на позиции противника. Поэтому не­удивительно, что до сих пор во многих горных аулах Кабарды, Ингушетии, Осетии, Чечни в домах внуков и правнуков «серых героев» можно увидеть, причем на самом почетном месте, старые фотографии, на которых изображен — иногда один, а зачастую вместе с сослуживцами — всеобщий герой и кумир: «наш Михайло» или просто — «джигит Миша», один из героев Великой войны, о которой мы должны помнить.



[1] Готский альманах (Almanach de Gotha) — генеалогический сборник, издававшийся ежегодно с 1763 года до конца Второй мировой войны в немецком городе Гота. Включал родословные росписи титулованного дворянства Европы.

[2] Ураза (тюрк.) — 30­дневный пост у мусульман в месяце рамазане. Восходит к древнеарабским культам. Условия поста регулируются Кораном (сура 2): мусульманин должен воздерживаться от пищи, питья, игр, зрелищ в течение дня, до наступления темноты.

[3] Брусилов Алексей Алексеевич (1853–1926) — выдающийся русский и советский военачальник и военный педагог, генерал от кавалерии (с 6 декабря 1912 года), генерал­адъютант (с 10 апреля 1915­го), главный инспектор кавалерии РККА (1923 год).

 





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0