Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Антология одного стихотворения. Апухтин Алексей Николаевич

Вячеслав Вячеславович Киктенко родился в 1952 году в Алма-Ате. Окончил Литературный институт имени А.М. Горького, семинар Льва Ошанина. После школы работал на производстве: монтировщиком сцены, сварщиком, экска­ваторщиком, а после окончания института — в издательствах, журналах, Союзах писателей Казахстана, России. Автор поэтических книг и переводов, подборок в периодике разных стран. Лауреат литературных премий. Член Союза писателей СССР. Живет в Москве.

Апухтин Алексей Николаевич (1840–1893)

Алексей Николаевич Апухтин (1840–1893) известен широкому читателю более всего как певец «цветов запоздалых». Его романсы доныне очень популярны благодаря счастливому сочетанию прекрасных стихов и музыки П.И. Чайковского, друга всей его жизни — с ученической скамьи до самых последних дней. Стоит вспомнить лишь некоторые, наиболее знаменитые романсы: «День ли царит», «Ночи безумные, ночи бессонные», «Ни отзыва, ни слова, ни привета», «Забыть так скоро» и конечно же великую песню «Пара гнедых». Хотя это и перевод из Донаурова, но, как нередко случается с гениальными переложениями (Пушкина из Мицкевича, Лермонтова из Гёте, Гейне, Зейдлица и др.), на русской почве стихи эти стали родными — народными. Бесспорно, одного факта неувядаемости песен и романсов Апухтина достало бы для признания его творчества явлением незаурядным.

Но мне думается, что Апухтину русская поэзия обязана гораздо большим. Этот мало упоминаемый ныне поэт, вообще не бывший никогда особенно громким и не очень-то к тому стремившийся, по-видимому, почти в полном одиночестве сумел найти и мощно разработать свою «жилу», свою форму, которая столетие спустя развилась в целый стихотворный жанр, весьма активно эксплуатируемый поэтами ХХ века. Этот жанр можно обозначить как сжатую стихотворную повесть, главную энергетику которой составляет напряженный, остро-психологический сюжет. По родовым признакам это не поэмы, даже и не повести в классическом понимании, но, скорее всего — большие сюжетные стихотворения, к жанру повести, впрочем, явно тяготеющие. Кажется, им так и не найдено единственно бесспорного поименования, чему во многом способствует сама маргинальность жанра.

Тем не менее, активно используемая русскими советскими поэтами, эта форма традиционно именуется поэмой. «Маленькая поэма» — настойчиво подчеркивали авторы, ни один из которых, кажется, так и не решился назвать своего предтечу — Алексея Апухтина. То ли немодным считалось в бодрые советские годы апеллировать к «упадническому» лирику, провинциалу из орловского захолустья, затворнику своей «Обломовки», то ли попросту искренне забыли о его существовании, но ни А.Тарковский, ни Д.Самойлов, ни А.Кочетков, ни В.Федоров, ни другие наши поэты, частенько обращавшиеся к этому жанру, так и не сослались, хотя бы с оговоркой, на своего предшест­венника. Впрочем, дай Бог мне ошибаться и я просто не встретил подобных упоминаний.

Мало известна и проза поэта, оставшаяся после смерти в ящиках стола. «Дневники Павлика Дольского», «Архив графини Д», «Между жизнью и смертью» — проза эта незаурядная, но, к сожалению, так и не ставшая широким общественным достоянием. А фантастический рассказ «Между жизнью и смертью» мог бы, мне кажется, заинтересовать нынешнего читателя, особенно тяготеющего к «запредельным улетам», стать своего рода культовой вещицей. И все же поэзия, чистая поэзия, жрецом которой был до конца дней Апухтин, — главная его сокровищница. Он многим пожертвовал, отстаивая свои взгляды, оставаясь убежденным служителем чистого искусства, пошел даже на разрыв с самыми знаменитыми, «прогрессивными» деятелями эпохи, ушел из активных авторов возглавляемых ими журналов. Но остался верен себе до конца.

Наверное, еще и потому небольшой томик его стихотворений нисколько не потерял и в наши дни. Чистота рисунка, пластичность, предельная честность перед собой, ярко эмоциональная искренность, тонко балансирующая на грани экзальтации, но никогда не переходящая этой грани, — вот что и делает, на мой взгляд, из «провинциального певца аллей и усадеб» выдающегося русского лирика. Стихотворные же повести: «Из бумаг прокурора», «С курьерским поездом», «Письмо», «Перед операцией» и, конечно, «Сумасшедший» — вершинный шедевр Апухтина, включенный в нашу антологию, — это вообще уникальный пласт в творчестве поэта. Это та неиссякаемая «жила», к которой, я убежден, русской поэзии предстоит возвращаться снова и снова на самых различных поворотах эпох, тематически варьируясь при этом и всегда обновляясь. Благо форма и начальные образцы жанра дают для того немалые возможности.


Сумасшедший

Садитесь, я вам рад. Откиньте всякий страх
И можете держать себя свободно,
Я разрешаю вам. Вы знаете, на днях
Я королем был избран всенародно,
Но это все равно. Смущают мысль мою
Все эти почести, приветствия, поклоны...
Я день и ночь пишу законы
Для счастья подданных и очень устаю.
Как вам моя понравилась столица?
Вы из далеких стран? А впрочем, ваши лица
Напоминают мне знакомые черты;
Как будто я встречал, имен еще не зная,
Вас где-то, там, давно...
                                Ах, Маша, это ты?
О милая моя, родная, дорогая!
Ну, обними меня, как счастлив я, как рад!
И Коля... Здравствуй, милый брат!
Вы не поверите, как хорошо мне с вами,
Как мне легко теперь! Но что с тобой, Мари?
Как ты осунулась... страдаешь все глазами?
Садись ко мне поближе, говори,
Что наша Оля? Все растет? Здорова?
О Господи! Что дал бы я, чтоб снова
Расцеловать ее, прижать к моей груди!..
Ты приведешь ее? Нет, нет, не приводи!
Расплачется, пожалуй, не узнает,
Как, помнишь, было раз... А ты теперь о чем
Рыдаешь? Перестань! Ты видишь, молодцом
Я стал совсем, и доктор уверяет,
Что это легкий рецидив,
Что скоро все пройдет, что нужно лишь терпенье...
О да, я терпелив, я очень терпелив!
Но все-таки... за что? В чем наше преступленье?
Что дед мой болен был, что болен был отец,
Что этим призраком меня пугали с детства, —
Так что ж из этого? Я мог же, наконец,
Не получить проклятого наследства!
Так много лет прошло, и жили мы с тобой
Так дружно, хорошо, и все нам улыбалось...
Как это началось? Да, летом, в сильный зной
Мы рвали васильки, и вдруг мне показалось...
.......................................................................................................
Да, васильки, васильки...
Много мелькало их в поле...
Помнишь, до самой реки
Мы их сбирали для Оли.

Олечка бросит цветок
В реку, головку наклонит...
«Папа, — кричит, — василек
Мой поплывет, не утонет?»

Я ее на руки брал,
В глазки смотрел голубые,
Ножки ее целовал,
Бледные ножки, худые.

Как эти дни далеки...
Долго ль томиться я буду?
Всё васильки, васильки,
Красные, желтые всюду...

Видишь, торчат на стене,
Слышишь, сбегают по крыше,
Вот подползают ко мне,
Лезут всё выше и выше...

Слышишь, смеются они...
Боже, за что эти муки?
Маша, спаси, отгони,
Крепче сожми мои руки!

Поздно! Вошли, ворвались,
Стали стеной между нами.
В голову так и впились,
Колют ее лепестками.

Рвется вся грудь от тоски...
Боже! Куда мне деваться?
Всё васильки, васильки...
Как они смеют смеяться?
...........................................................................................
Однако что же вы сидите предо мной?
Как смеете смотреть вы дерзкими глазами?
Вы избалованы моею добротой,
Но все же я — король, и я расправлюсь с вами!
Довольно вам держать меня в плену, в тюрьме!
Для этого меня безумным вы признали...
Так я вам докажу, что я в своем уме:
Ты мне жена, а ты — ты брат ее... Что, взяли?
Я справедлив, но строг. Ты будешь казнена.
Что, не понравилось? Бледнеешь от боязни?
Что делать, милая, недаром вся страна
Давно уж требует твоей позорной казни!
Но, впрочем, может быть, смягчу я приговор
И благости пример подам родному краю.
Я не за казни, нет! Все эти казни — вздор.
Я взвешу, посмотрю, подумаю... не знаю...
                Эй, стража, люди, кто-нибудь!
                Гони их в шею всех, мне надо
       Быть одному... Вперед же не забудь:
       Сюда никто не входит без доклада!
1890
 





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0