ПАСЬЯНС НА СНЕГУ

* * *
Под вечер заискрила проседь
в тенях оврагов и стогов,
чтоб за ночь, крадучись, подбросить
едва родившихся снегов.

Всё увлечённей сыплют хлопья.
В них вязнет солнца колесо,
когда кружит по чернотропью
вдоль засыпающих лесов.


* * *
Золотыми конфетами в кружеве снежном
оживают окошки вечерних домов.
Из доверчивых комнат — отдельных и смежных —
льётся сказочный отсвет на волны холмов.

Снег кидается под ноги псом шаловливым,
ставит лапы на грудь, лижет щёки и лоб,
убегает вперёд по искрящим разливам
и вдали превращается в мягкий сугроб.

От метро поверну на втором перекрёстке.
Здесь дурацкое счастье являлось ко мне,
на ладони роняло волшебные блёстки...
Но теперь я хожу по другой стороне.


Третье января

По комнате нетвёрдыми шажками,
пересекая света полосу,
пройду одна, обеими руками
удерживая сердце на весу.

Шестёрка чувств в порыве безотчётном
вслед за тобой летит. В который раз...
На ёлке бусы звякнули, как чётки,
отчаяньем непрозвучавших фраз.

Легли огней цветные отголоски
на обещаний праздничный прибой.
И слабо тлеет возле веток жёстких
живой тюльпан, оставленный тобой.


* * *
Луна надышала на небе пятно.
Рассеянный свет уничтожил границы.
Уже не светло, но ещё не темно.
И вроде бы явь, но как будто бы снится.

И снег не скрипит, а тихонько звенит.
И наст оседает, и слышится рокот.
И у горизонта, где звёзды одни,
в деревне на миг осветилась дорога.

Уходит тропа в новогоднюю ночь.
Мороз закрепляет следы прожитого.
И губы вращают, как веретено,
какое-то жаркое, доброе слово.


* * *
В ноябрьские сумерки глубже усталость.
Тень ходит кругами у глаз.
До Нового года недолго осталось
раскраивать синий атлас.
Тревожен следов неуверенный почерк
с тяжёлыми точками сна.
Пунктир незаметно сливается в прочерк,
и линия жизни черна.
Снег ладит уборы невнятной расцветки
на головы улиц сырых,
подушкой заплаканной давит на ветки,
цепляясь за тёрку коры.
А в комнате, в лапах уютного плена,
свет лампы едва моросит.
И образ окна, ледяной и нетленный,
висит на продольной оси.


* * *
Когда уходит час надежд
и наступает час смиренья,
прекрасные стихотворенья
слагает дательный падеж.

Когда уходит час безумств
и наступает час расплаты,
невосполнимые утраты
рождают скорбную слезу.

Когда уходит час тревог
и наступает миг блаженства,
из половин мужской и женской
объятье созидает Бог.


Пасьянс на снегу

Промёрзший тротуар в шестёрках и тузах.
Навстречу дама пик — всё время сводит случай!
Все масти на снегу. Цветная рябь в глазах.
Невиданный пасьянс разложен зимней тучей.

Рубашки холодны, вальтов сковало льдом,
и шваль, и королей, — декабрь уже не лето.
За инеем ветвей я твой узнала дом,
и было странно, что ещё волнует это.

Но карты на снегу к чему бы? Дом твой пуст.
Куда глаза глядят? Шестёрка черви манит?
Да, любит и любим... Прекрасен снега хруст!
Идём, король бубей, оттаивай в кармане.


Ночной снегопад

Запорошённых фонарей
оранжевые облаченья.
В порыве самоотреченья
сияет полночь у дверей,
мерцает, словно монитор,
и гложет ограждений прутья,
белки окон глядятся жутью
в несомкнутые веки штор,
из хлопьев света на лету
встаёт колосса изваянье...
Но, к счастью, сна благодеянье
ниспосылает слепоту.


* * *
На Рождество тут всё заметено.
До крылец не добраться без лопаты.
Зима, как чёрно-белое кино,
напомнит обретенья и утраты.
Без полутона, жёстче и сильней
контраст и яркость вечной канители,
где тот же снег с порезами лыжней,
бинтуют те же длинные метели.


Марфо-Мариинская обитель

Глубокой снежной целиной
иду от храма до креста.
И только Спас один со мной.
И тишь Великого поста.

Свечи колеблемый огонь.
Огонь мерцающих лампад.
Взлетает шарф и, как ладонь,
ощупывает снегопад.

В аквариумно золотой
подкупольной голубизне
с неизъяснимой простотой
Мария отвечает мне.

Покои тьмой заволокло,
но на перилах слабый свет
и еле слышное тепло
руки святой Елисавет.