Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

В якутских ойкуменах

Анатолий Игнатьевич Слепцов родился в 1968 году в селе Ытык­Кюель Алексеевского района (ныне Таттинский) Якутской АССР. С отличием окончил Алданское медицинское училище, с отличием окончил медицинский институт СВФУ в Якутске и клиническую ординатуру.
Работал фельдшером «Скорой помощи», в родном селе хирургом, заведующим хирургическим отделением Таттинской центральной больницы.
Награжден Почетной грамотой МЗ РФ (2007) и знаком «Отличник здравоохранения РФ» (2014).
Слушатель Высших литературных курсов в Москве. Прозу пишет с 2004 года. Автор книг прозы на якутском языке: «Поговорим, отец...» (2009), «Как ни переворачивай» (2012), «Там, где рождается радуга» (2015).
Член Союза писателей России с 2015 года.

Белый вертолет


Антон, проснувшись в темноте, не мог понять, где он находится: то ли в больнице, то ли дома или еще где. Постепенно разглядел прямоугольник окна без штор, увидел черное небо с редкими звездами и вспомнил, что вот уже два месяца работает по контракту в захолустном северном городке. Больничное начальство сняло для него однокомнатную квартиру рядом с местом работы.

«Наверно, это сродни окопной болезни Некрасова, — невесело вспомнил он военный роман Шолохова. — Он также спросонья не мог разобрать, где находится: то ли в блиндаже, то ли в хате...»

Прислушавшись, Антон понял, что его разбудило: снизу, с первого этажа, раздавались женские стоны и ритмичный скрип. «А я, как тот же рядовой Некрасов, давно уже позабыл, как пахнет под мышками у жены», — невесело подумал он.

С женой Антон развелся. Всю совместную жизнь они проработали вместе в одной больнице, но вот характер Антона довел его до нынешнего состояния. «Посеешь характер — пожнешь судьбу...» Сначала за его прямолинейность и строптивость новое руководство нашло способ избавиться от него. Потом и жена, не желая одна тащить на шее безработного мужа и двоих детей, подала на развод. Так Антон стал БОМРом[1] и БОМЖем[2] одновременно...

С одной стороны, хирургов всюду не хватает — молодежь, выпускаемая местным мединститутом, не хочет лезть в то пекло, в которое превратили практическое здравоохранение реформы последних лет. С другой — компьютеризация всего и вся, новые технологии в продвинутых больницах не позволяли сельскому врачу быть востребованным в городе.

Поэтому, когда однажды позвонил главный врач больницы, находящейся в Заполярье, он не стал отнекиваться — ведь нужно было платить алименты на содержание детей. Вдобавок ко всему старой матери Антона скоро должно было исполниться семьдесят лет. Организация юбилея, естественно, требовала больших денег. Вот так он и оказался в этой неуютной квартирке...

Понимая, что уснуть ему все равно не удастся, Антон шумно поднялся с кровати, нарочно топая ногами, прошел в ванную, умылся, побрился и начал одеваться.

Сегодня предстоял санрейс, отмененный вчера вечером из-за нелетной погоды. Где-то на заимке пьяный старик якобы упал и ударился головой о железную печку, расшибся до крови. Пьяная старуха по спутниковому телефону подняла на ноги все службы и родню. А на дворе темень — куда вертолету садиться? Кто там, в тайге, разложит сигнальные костры? Вот и отложили рейс до утра.

Дочь старика, живущая в Якутске, где-то раздобыла номер телефона Антона (возможно, его «слила» фельдшер «скорой», которую тоже «достали») и всю ночь названивала с требованием поднять вертолет, грозила всеми карами, если старик умрет от кровопотери. Антон пытался ей объяснить, что он не командует вертолетом, но женщина не слышала его. В конце концов Антон отключил телефон.

Крыльцо больницы было заметено снегом. «Видимо, Ленин в мавзолей еще не вернулся», — подумал Антон. Рабочий больницы, которого за лысину и бородку прозвали партийной кличкой вождя мирового пролетариата, уже неделю был в запое. Пройдя по хитроумным коридорам «мавзолея», Антон поднялся в хирургию. В отделении вроде бы все было спокойно.

Антон загрузился инструментарием и медикаментами для оказания помощи и спустился на «скорую». Его отвезли в аэропорт, к вертолету. Лететь предстояло на обычном — красного с синим цвета — вертолете, на котором тут перевозили пассажиров, продовольствие и все остальное. В разговорах местные определяли цвет этого универсального вертолета в зависимости от содержимого: если он вез овощи–фрукты, то говорили зеленый вертолет, если вез алкоголь — веселый вертолет, если летели по санавиации — белый вертолет.

К слову сказать, где-то «в реале» существовал такой вертолет, недавно с помпой приобретенный Минздравом, который был действительно белого цвета и оборудован для медицинских нужд аппаратурой и всем необходимым. Но базировался он в другом районе, не арктическом по статусу. Видимо, аренда земли под его колесами была там дешевле, и таким образом Минздрав экономил кое-какие деньги.

Итак, сегодня с утра вертолет был «белый» — внутри сняли часть сидений и установили держатели для носилок с двумя брезентовыми носилками. Вдобавок у Антона были складные носилки — складывались по длине и пополам, что в тайге гораздо удобней.

Спасатель МЧС был уже на месте: предстояла посадка в лесу и нужна была грубая физическая сила для пробивания тропы к избушке с раненым, потом еще надо будет тащить его к вертолету. Если тот дожил до утра... С другой стороны, если страдалец дожил до утра, значит, все не так уж и плохо с его здоровьем.

Сквозь вой двигателей взлетающего вертолета спасатель прокричал Антону на ухо обстановку:

— Избушка располагается на берегу реки, в ста пятидесяти кэмэ вверх по течению. Там что-то типа заброшенной деревни. Лететь полчаса. Возможно, сядем на реке: могут быть торосы. Тогда придется тащить больного на носилках метров двести–триста по глубокому снегу. Помощников там нет — со стариками живет сын, но он одноногий инвалид, с протезом. Отморозил года три назад. Может, найдем какой-нибудь щит да и волоком дотащим...

Антон только кивнул. Он теперь уже с сомнением смотрел на вычурное изобилие носилок на борту вертолета и со скепсисом думал об их необходимости и пользе.

К месту подлетели, когда уже окончательно рассвело, поэтому видимость была хорошая. Внизу стояли полуразвалившиеся дома и сараи, заметенные снегом. Только из трубы одного, крайнего домика вился дымок. Вертолетчики облетели заброшенную деревню по кругу, высматривая место для посадки, и начали снижаться на прогалину с мелкими деревцами. Антон с напряжением смотрел в иллюминатор на деревья, которые могли задеть винты, но вертолетчиков, по-видимому, ничуть не беспокоила их близость. Из кабины пилотов выскочил мужичок с какими-то сержантскими лычками на синем свитере, кажется борт-техник. Он открыл дверь, лихо спрыгнул вниз на снег, отбежал и, присев, начал руками подавать команды пилотам, выравнивая посадку вертолета. Потом он подбежал к борту, приставил лестницу к двери, и Антон со спасателем выгрузились в снежную метель, поднятую винтами вертолета. «Сержант» махнул рукой, показывая направление движения, и нагруженные медицинским скарбом врач со спасателем пошли к лесу. Там за деревьями должна была стоять хижина, которую они видели сверху.

Снег был глубокий, спасатель шел впереди, протаптывая тропку, но Антону от этого было не легче. Пройдя шагов двадцать, Антон стал задыхаться и внезапно почувствовал резкую боль в груди. От неожиданности Антон охнул и присел, хватаясь за грудь, — казалось, сейчас сердце не выдержит этой боли и разорвется. Спасатель ушел за деревья, а вертолет стоял позади, вздымая вокруг себя снежную завесу, и пилоты не могли видеть врача.

«Этого еще не хватало... Прилетел спасать больного и, не дойдя, сам же и окочурился... — невесело подумал Антон. — Надо идти». Поднявшись, опираясь на складные носилки, он побрел дальше. Кое-как продравшись сквозь деревья, увидел домик на сваях и с высоким крыльцом. Спасатель, дожидаясь врача, стоял у крыльца и разговаривал с каким-то субъектом неопределенного возраста. Подойдя к ним, Антон кое-как отдышался. Потом все вместе поднялись в дом.

В полумраке избушки, возле двери, сидел старичок с забинтованной головой, одетый в дорогу и с каким-то потерявшим цвет полиэтиленовым пакетом на коленях. Когда гости зашли, старичок бодро вскочил на ноги и спросил:

— Чё, полетели?

Спасатель усадил его обратно:

— Тихо, не гони лошадей...

Антон достал тонометр, измерил давление, затем, попросив спасателя включить фонарь на телефоне и посветить ему, снял бинт с головы больного и осмотрел рану. Рана была неглубокая, надкостница вроде бы цела, кровотечения нет. Достал стерильный бинт и заново забинтовал голову старика. В груди Антона все так же болело.

Из глубины хижины раздавалось какое-то бормотание — видимо, пьяная бабка что-то бубнила во сне. Снова одевшись, старик громко крикнул в темень:

— Я поехал!

— Ну и х... с тобой! — внятно раздалось в ответ.

Посмеиваясь, все вышли на улицу. На крылечке старика слегка шатнуло — сказывалась либо кровопотеря, либо количество выпитого вчера. Одноногий сын старика, несмотря на протез, сноровисто достал откуда-то капот машины довоенных времен с проволочной ручкой, усадил на него отца, и со спасателем вдвоем они потащили больного к вертолету. Антон, переведя дух, уперся своими носилками на импровизированные салазки и стал подталкивать сзади.

Вертолет все так же вихрил снег, ветер от лопастей задувал за шиворот, бил по глазам. Пригнувшись, все втроем дотащили больного, старик сам поднялся на борт и лег на боковые сиденья, подложив под голову свой пакет. Разрумянившийся спасатель, заскочив вовнутрь, сразу лег на брезентовые носилки, висевшие на держателях. Антон, к собственному удивлению, как-то отяжелел и не смог с первой попытки подняться по лесенке. Боль в груди отдавалась в левом плече так, что невозможно было поднять руку. Борттехник подсадил его, и Антон, опираясь о боковые сиденья, прошел вглубь и сел напротив старика. «Сержант» убрал лестницу, закрыл дверь, и вертолет взлетел.

Боль в груди не унималась. Антон пошарил в своей сумке, поискал лекарства, но ничего из сердечных препаратов в хирургическом наборе не оказалось. «Надо бы лечь, может, станет лучше...» — подумал он и лег, вытянувшись на сиденьях. Ломило десну, сердце сбивалось с ритма, и он понимал, что это, похоже, инфаркт. «Заработанных денег должно хватить матери... на юбилей и на...» — успел подумать напоследок Антон.

«Белый» вертолет на фоне синеющих вдали гор, блестя на солнце красными боками, в просторной утробе безучастно несет двух спящих пассажиров и мертвое тело врача, у которого открытые, невидящие глаза устремлены на кружок неба в иллюминаторе напротив...

Среднеколымск

07.04.2019



День русского языка

(по мотивам рассказа якутского писателя Данила Макеева)


Было это в «застойные времена», когда на летних каникулах в якутских совхозах создавались так называемые лагеря труда и отдыха для детей, «будущих строителей коммунизма». Хотя какой там мог быть отдых? Дети работали наравне со взрослыми, иногда даже больше — ведь косили, убирали, стоговали сено практически вручную, а взрослые бригады были все сплошь механизированные.

Все лето детское звено жило в палатках или строениях типа заимок, которые стояли по пути следования сенокосчиков. Лишь изредка членам звена разрешалось съездить домой — повидать родных, сходить в кино. Но и то не всем сразу: совхозное сено к сантиментам равнодушно, убирать его нужно вовремя, пока дожди не накрыли...

Обычно таким звеном руководили совхозные работники: пастухи, коневоды — в общем, те, от кого в мехколоннах пользы было мало. Учителя да воспитатели, наверно, были для совхоза не по карману. Зато эти старшие звеньев как свои пять пальцев знали близлежащие леса. В них, если снабжение запоздает, можно было добыть дичь для прокормки детей. Ну и своим премудростям коневодства обучали, конечно.

В то лето у звеньевого по кличке Апчарый[3] в основном подобрались подростки, окончившие седьмой класс местной школы. Заводилой у них был Колька Полтора, прозванный так за высокий не по годам рост. Из тягловой силы совхоз выделил звену пять лошадей и одного быка.

Звено Апчарыя шло по устью высыхающей летом мелкой речки, трава там была как на заливных лугах — сочная, высокая, густая, — для косьбы и стогования милое дело. Поэтому, очень споро выполнив план за декаду, звено удостоилось приза от родного совхоза — ящика ирисок «Золотой ключик». Поскольку хранить приз было негде, Апчарый отдал весь ящик на растерзание пацанам. К его удивлению, дети подошли к дележке заслуженного трофея основательно: под строгим надзором Кольки Полтора посчитали количество ирисок в ящике и поровну, поштучно поделили на всех членов звена, не забыв Апчарыя и его напарника Федота.

Эти «Золотые ключики» стали внутренней валютой звена. На них спорили, ими расплачивались за мелкие услуги, на них курильщики меняли добытые за Апчарыем и Федотом «бычки» от папирос.

И вот однажды Колька Полтора предложил смеха ради организовать день русского языка, как делали в школе: целый день говорить только по-русски. Если кто-нибудь скажет хоть слово на якутском, тот отдает весь запас ирисок на съедение своим товарищам. Согласились: развлечений-то в тайге никаких, а так хоть скрасится один денек их однообразной жизни...

Апчарый с утра заметил изменения в поведении «личного состава»: не было обычного гвалта у умывальника, за столом все молча умяли подгоревшую кашу, лошадей запрягали в гнетущей тишине... Часа через два работы к недоумевающему Апчарыю подъехал на своем коне Федот и осклабился в щербатой улыбке:

— Чё, бугор, еще не понял, в чем дело?

Апчарый в ответ только нахмурился.

— У них же, по ходу, сегодня день русского языка! Ты прислушайся, как они односложно общаются — только «да» и «нет». А то и вовсе головой мотают и плечами пожимают — вот умора! Языка-то не знают, а туда же. Сопля малолетняя, ко мне на «вы»[4] обращаются! Не на того напали, я ж срочную на морфлоте отслужил — буковки для связки слов всегда найду, хе-хе! Хоть бы месячник объявили — в тишине одни междометия и звучали бы...

Апчарый ухмыльнулся догадливости напарника. Чего-чего, а от Кольки такой выходки можно было ожидать.

В обед к звеньевому подъехал посыльный от руководства совхоза и передал просьбу отправить человек пять толковых пацанов на остров высохшего озера за лесом. Там накосили на целую скирду сена, но после дождей техника туда подобраться не могла. Нужно было поработать вручную.

Апчарый выделил отряд с Колькой во главе, объяснил задачу. Колька считал, что кличку ему дали не только за рост. Ему мнилось, что, в отличие от Апчарыя, он умеет думать не то что на шаг, а на целых полтора вперед — еще чего! Будет он чужой недогляд вручную спасать...

Чтобы не срывать мозоли на ладонях и побыстрее управиться, они с ребятами после обеда втихаря запрягли самого смирного битюга, по кличке Муха, в конные грабли и поехали к острову.

Подъехав к высохшему озеру, ребята обнаружили, что после дождей остров действительно окружен водой. Колька, недолго думая, направил Муху напрямки, вброд. Послушный Муха, таща за собой грабли, провалился в грязь сначала по пузо, но начал метаться и завяз по самую холку. Колька спрыгнул с граблей и закричал:

— Запрягай!

В ответ пятиклассник Мишка тоже закричал:

— Распрягай, а не запрягай!

Все бросились в воду. Кто-то придерживал морду Мухи над водой, Колька нырял, пытаясь в грязи распустить постромки, двое ребят тужились приподнять ось граблей за колеса. Все вразнобой выкрикивали русские слова, которые приходили на ум применительно к создавшейся ситуации: «Держи Муху!», «Тяни!», «Толкай!», «Утонет!». Кольке даже послышалось слово «Узду!», но полной уверенности у него не было — возможно, это было одно из морских словечек Федота. Было ясно, что никто не хочет проиграть свои ириски. Даже сейчас, когда ни в чем не повинный Муха тонул из-за его оплошности...

Колька бросил взгляд в сторону острова и, увидев на месте прошлогодней скирды остов изгороди, понял, что это шанс. Но как сказать по-русски, что нужно притащить жерди от изгороди и настелить гать под копыта Мухи? Он, продолжая тянуть за постромки Муху, прокричал:

— Забор! Забор! — и махнул головой в сторону острова.

Напарники не понимали, о каком заборе идет речь посреди болота, и продолжали свои бесполезные попытки спасти коня. Лишь Мишка проследил за взглядом Кольки, и казалось, что он что-то уловил из его мысли, но тоже не может выразить это по-русски.

Внезапно Мишка взобрался на сиденье граблей и закричал:

— Ребята! Давайте по-якутски! Муха тонет! Это же форс-мажор!..

* * *

Вот так закончился тогда день русского языка в сенокосной бригаде. Совхозное сено и битюга Муху спасли благодаря иностранному словечку. Надо ли говорить, что за пятиклассником Мишкой на всю жизнь осталась кличка Форс-мажор...

с. Жиганск

16.07.2021

(Умер Петр Мамонов)



Эвтаназия


Утром в палате интенсивной терапии умерла старушка. Отмучилась. Медсестра Вика с красными от бессонницы глазами машинально выполнила свои функциональные обязанности: подвязала бинтом нижнюю челюсть покойницы, сняла пульсоксиметр с указательного пальца, удалила «периферичку» из вены, скрестила руки на груди, связала их бинтом, выпустила воздух из баллона мочевого катетера и вытащила его, затем выпрямила ноги и тоже связала их бинтом выше щиколоток. Накрыла с головой свою бывшую больную пододеяльником.

Огляделась, припоминая, что еще нужно сделать. Как назло, санитарка — без сомнения, более опытная в таких делах — убежала за завтраком для больных.

Вика отработала в ПИТе[5] всего каких-то полмесяца. Она училась на втором курсе мединститута, приехала на зимние каникулы и осталась дома на дистанционном обучении из-за нагрянувшего в столицу коронавируса. В местной больнице медсестер не хватало, и ее с радостью взяли на работу.

Вчера, когда Вика только приняла смену, ей было жаль свою больную. Бедная бабушка стонала, что-то нечленораздельно пыталась сказать и все время кого-то искала глазами. Сдававшая смену медсестра сказала Вике, что у старушки в анамнезе два или три перенесенных инсульта, две операции, «всякие сердечные дела», давление, проблемы с легкими, сахарный диабет и на фоне всего этого неработающие почки. В общем, напечатанный на компьютере диагноз бабушки почти полностью занимал один лист формата А4. Соцработники нашли ее в холодной квартире, одиноко лежащей на диване с давным-давно переполненным памперсом. Оказалось, что так называемые «дети» несколько дней назад ушли пропивать пенсию матери.

До обеда, устав от постоянных стонов старушки, Вика несколько раз уходила из палаты. Сделанные инъекции обезболивающего ничуть не облегчали страдания больной, и медсестра не находила себе места из-за своей беспомощности. Все, что было прописано в листе назначений, она выполнила, но больная не умолкала, стон ее становился все жалобней и жалобней. За обедом Вика даже проронила в сердцах:

— Как она мучается, бедная! Почему у нас в стране не разрешают эвтаназию? Сколько еще ей терпеть? Ведь и так ясно, что конец...

Дежурный врач, помолчав, бесцветно ответил:

— Такая страна, такие законы...

В интонации врача Вика не уловила ни сочувствия своим словам, ни осуждения, поэтому не стала развивать эту тему, быстро поела и ушла к больной.

Во второй половине дня у бабушки поднялся сахар крови. Вика сделала инсулин подкожно, но эффекта не было. Мочи также не было — мочегонные не помогали. Старуха уже никого не искала глазами, только монотонно стонала и рукой держалась за сердце. Вика продолжала измерять температуру, давление, пульс и вписывала показатели в лист наблюдения. В графе «Диурез» перманентно обосновался ноль.

К шести вечера упало артериальное давление, стоны стали тише. Пульс частил. После вечернего измерения уровня сахара крови Вика сделала инсулин длительного действия. Давление чуть поднялось, сахар крови незначительно снизился. Стоны опять усилились. У Вики уже не было той жалости, что сжимала ее сердце в начале смены.

После полуночи стоны прекратились. Давление опять упало, показатель кислорода в крови также уменьшился, но сердце еще билось. Врач назначил гормон и обезболивающее. Сказал, что в других условиях можно было бы подключить больную к аппарату ИВЛ. Аппарат был один на весь район и сейчас стоял в пустующем инфекционном отделении на случай появления больного с коронавирусной пневмонией.

Так продержались до четырех утра. Больная уже дышала прерывисто, на коже ног появился синеватый, так называемый мраморный рисунок. Вика, осоловевшая от бессонной ночи, продолжала свое «движение» по листу назначений и листу наблюдения. Хоть в палате и стояла тишина, но в ушах Вики все продолжал звучать жалобный стон старушки. Она поймала себя на мысли: «Скорей бы умерла, что ли...» Хотелось спать. Она завидовала санитарке, которая, закончив вечернюю уборку, без задних ног спала в пустующей дальней палате.

К семи утра больная наконец-то перестала дышать, и Вика вызвала врача. Тот лишь констатировал смерть больной, зафиксировал время. Смысла в реанимационных мероприятиях не было.

Вика только сейчас почувствовала, что смертельно устала. Она сидела и смотрела на нечто бездыханное, лежащее под белым пододеяльником на кровати. Неужели все ее ночные бдения были напрасны? Эта бесформенная белая кукла даже не знает, как она мучилась в эти прошедшие сутки, пытаясь помочь ей.

Вика слушала тишину. Тишину пустоты. Она сама была пустотой. Казалось, что ей уже никогда не стать той, которая вчера утром вошла в эту палату...

Внешняя тишина длилась недолго — санитарка, вернувшись в отделение, загремела крышкой принесенной кастрюли с кашей. «За-а-автрака-а-ать!» — приторным голосом прокричала она, проходя по коридору.

В палату вошел врач, посмотрел на Вику и подошел к стоявшей в углу тумбочке. Он достал оттуда банку с огарком свечи и коробок спичек.

— Зажги свечку, — сказал он и, положив все в руки девушки, вышел.

Вика машинально встала, подошла к своему процедурному столику, поставила на него банку со свечкой и зажгла спичку. И обожглась, вспомнив, как вчера заговорила об эвтаназии. Задув и отбросив спичку, девушка расплакалась — то ли от боли, то ли... Да, наверно, от боли.

Дрожащей рукой Виктория достала из коробка новую спичку и чиркнула ею, зажигая.

Теперь она знает, что может зажечь свечу...

Среднеколымск

13.06.2020

 

[1] БОМР — аббревиатура, означающая без определенного места работы.

[2] БОМЖ — без определенного места жительства.

[3] Апчарый — из-за жадности присваивать, прихватывать чужое; сродни монгольскому авчра — приносить (Толковый словарь якутского языка).

[4] В якутском языке нет обращения на «вы».

[5] ПИТ — палата интенсивной терапии.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0