Роман Захара Прилепина «Обитель»

Я долго не мог приступить к чтению романа «Обитель». Слишком коварной представлялась мне лагерная тема. Каждый автор, собираясь погрузиться в бездну человеческих трагедий обитателей этого земного ада, рискует в будущем получить много отрицательных отзывов читателей, которые не согласны с предлагаемой трактовкой событий. Читающая публика в России традиционно «избалована» великой русской литературой двух последних веков! Нам подавай произведение, чтоб там была и героика, и панорама народной жизни, и человечность, и любовь! И обязательно справедливость, которую каждый социальный слой в нашем обществе понимает по-своему.

Роман с первых страниц, как большая река, подхватил меня своим быстрым течением и закружил в страшном водовороте лагерной преисподней. И этот водоворот не отпускал меня на всем протяжении чтения 746 страниц[1]. Автор романа полностью погрузил мое сознание в жестокую атмосферу Соловецкого лагеря.

В одном интернет-журнале решительно-оппозиционно настроенный критик так характеризует это произведение: «Пытающаяся объяснить (а значит, понять? а значит, простить?!) кровавую логику русского ХХ века “Обитель” Захара Прилепина (премия “Большая книга” в 2014 году)».

Не согласный с автором романа, критик, явно осуждая желание писателя Прилепина «понять и простить», возможно, сам того не замечая, готов продолжать «кровавую логику» теперь уже в двадцать первом веке.

Продолжения народной трагедии допустить нельзя. И этой цели в конечном счете служит весь подтекст романа «Обитель».

В Соловецком лагере собрались все социальные слои, все участники еще не оконченной (в духовном смысле) Гражданской войны в России. В коротких эпизодах представлены политические заключенные. Несколько этюдных «зарисовок» Захар Прилепин посвятил священникам и монахам, заключенным-уголовникам. По-настоящему «живым» в моем читательском воображении предстал начальник Соловецкого лагеря Федор Иванович Эйтманис. Именно в его речах и размышлениях я почувствовал всю трагичность переживаемого исторического момента в жизни нашей страны. Но Федору Ивановичу отведено не так много места в романе, как того, возможно, требовал масштаб его личности. Только в приложении к роману есть пересказ некоторых его мыслей о лагере, о революции.

Материал в приложении состоит из маленьких зарисовок и записей отдельных фраз. Но в нем любое предложение — на вес золота. На каждой странице сказано так много, что хватило бы еще на одну книгу. Вот, например, «картина» из цикла «режиссеры революции за работой» (выписка из «Дневника Галины Кучеренко»). Под инициалом «Ф.» явно подразумевается сам начальник лагеря — Федор Иванович: «У Ф., конечно, нет никакой национальности», «Ф. постоянно общается с одним заключенным. Посмотрела дело: масонская ложа. Масон. Говорят по-немецки. Встречаются каждый день».

О чем они вели беседы? Наверно, обсуждали проблемы удержания власти над населением бывшей Российской империи. Но еще Гамлет у Шекспира предупреждал придворную знать, что даже на простой дудочке надо уметь играть, а тем более надо уметь «играть» человеком, надо знать все чуткие струны его неповторимой души.

Настоящая революция — это внедрение новых мифов, новых символов, пример для подражания новых людей. Помню, в советское время показывали фильм, где назначенный на высокие государственные должности большевик голодал, не смея использовать свое служебное положение, хотя командовал распределением продовольствия. В другом фильме ответственный за финансы большевик бедствовал от голода вместе со всеми. Это была попытка использовать наше привычное понимание доброты и бескорыстности. Но делалось это осторожно, с оглядкой. Слишком это было как-то по-русски!

Каждый раз «проводники» в новую жизнь, «идеологи революции» разрывались между желанием создать нового человека и упорным стремлением добиться того, чтобы в нем при этом не осталось ничего русского.

Великий критик В.В. Кожинов в своей книге «История Руси и русского слова» рассказывал об исследователе иудаизма М.В. Пикулевской, которая в конце двадцатых годов была отправлена в Соловецкий лагерь. «Это было одним из проявлений тогдашней тотальной программы уничтожения основ русской культуры»[2].

В доказательство этого тезиса В.В. Кожинов приводит многочисленные свидетельства гонений против деятелей русской культуры независимо от их национальной принадлежности. Это была политическая кампания, чтобы «вытравить национализм и шовинизм».

Но «интернационалисты»-большевики попали в ловушку собственных ложных представлений о том, что можно «упразднить» всю историческую память русского народа, лишить его многовековых представлений о должном и справедливом, ценностей, которыми надо восхищаться, идеалов, которым он следовал, и таким образом опустошенные души и «очищенное от “догм” православия» сознание русских людей заполнить интернациональной идеологией.

Чуда не случилось. Новая идеология и новые методы управления государством внедрялись очень тяжело, потому что идеологи и воспитатели не относились к русскому человеку как к особому объекту перевоспитания, которое надо осуществлять с глубоким знанием и использованием его менталитета. Поэтому кампания по «перевоспитанию» шла медленно, больше силовыми методами, чем идеологическими. И в итоге великое дело социальной революции было проиграно. Не зря уже в наше время, вспоминая тот период, израильский критик Майя Кагарская осуждала Троцкого и «всю еврейскую секцию» большевиков, допустивших захоронение Ленина как нового духовного символа[3].

Она назвала весь ритуал массового поклонения вождю «всероссийским крестовым ходом». В России было еще много людей, чей менталитет был сформирован всем строем жизни прежних времен. За долгие столетия православная мораль воплотилась в обычаи, понятия и привычки, в критерии оценки добра и зла! Особенно это касалось людей из «социальных низов». А их было большинство! Невозможно было быстро «освободиться» от всего вышеперечисленного. В редких беседах священники — герои романа — напоминали об этом другим заключенным Соловецкого лагеря.

Как не вспомнить тут критика Юрия Селезнева. Его работы цитируют в Интернете: «Мировоззрение строится либо на традиции, либо на идеологии. Традиция складывается в течение сотен и тысяч лет. Это тот поток, уклад, дух жизни, с помощью которого одно поколение перенимало от предыдущих все необходимое для сохранения данного народа.

Традиция — это всегда обновляющаяся жизнь, передаваемая из поколения в поколение, и вне традиции у народа нет ни сил, ни опыта, ни возможности осуществлять свою особую миссию в этом мире. Вне традиции народ не может существовать, сохраняя свое особое лицо, он рассыпается, образуя население, организуемую извне массу <...>.

В социальном плане традиция объединяет, сплачивает народ, создает основу возрастания полноценной, целостной личности, способной гибко ориентироваться в обществе, успешно строить социальные отношения».

Эти мудрые слова — суровый культурный «приговор» всем российским космополитам, два века мечтающим подмять духовную Россию под себя. Они пытались осуществить свой план только с помощью одной идеологии и просчитались. Вместо процесса «исправления» и создания «человека нового типа» получилась «битва всех со всеми». А потом, в мирной жизни, бессмысленная разноголосица стилей, вкусов при полном разрыве с русскими традициями.

Это было видно даже по поиску нового стиля повседневной одежды и официальной формы. Только буденовки на какое-то время прижились в качестве «шлёмов» бойцов Красной армии. Спасибо художнику Васнецову за его картины о русских богатырях Древней Руси, чьи шлёмы стали образцом для изготовителей военной формы доблестной армии новой России.

А во многом другом новый облик человека тех времен не состоялся, как не состоялась «новая культура», которую обещал один из большевистских вождей Лев Троцкий. Как только не одевались наши сограждане. Мы можем видеть эту сумасшедшую эклектику в первых советских фильмах: галифе офицера и сапоги запросто сочетались с азиатской тюбетейкой на голове. Украинские «вышиванки» украшали грудь и сочетались с пиджаком, а голову венчала кепка пролетария.

Упразднены были прежние обычаи и стиль общения, вкусы и представления. А новые не появились. Не было духовной почвы традиций и обычаев, которые могли дать первые ростки нового стиля жизни. Не было институтов власти, которые бы поощряли и развивали все это.

Критик Юрий Селезнев, написавший, что «вне традиции народ <...> рассыпается, образуя население, организуемую извне массу», не дожил всего несколько лет до крушения СССР, то есть до полного осуществления своего пророчества (или предупреждения).

Меня как читателя удивили герои романа — бойцы, осуществляющие охрану лагеря. Как-то не верится, что на героические подвиги в боях за власть Советов были способны описанные в романе «Обитель» злые дегенераты, которые, словно кавказские боевики, на каждом шагу используют ругательное слово «шайтан»! Они назывались красноармейцами, но ничего «красного», в смысле наличия благородных революционных порывов, и ничего армейского, в смысле дисциплины, в этих туповатых ублюдках не было. Слишком «одномерны» они.

«Дневник Галины Кучеренко», который вносит какую-то ясность в осмысление изложенных в романе событий, почему-то дан в самом конце книги — в приложении. По моему субъективному мнению, «Дневника» явно не хватает в начале повествования. Тогда многое из сказанного предстало бы в другом свете!

Чем дальше я погружался в лагерные события, тем чаще задавал себе один и тот же вопрос: почему в качестве главного героя представлен странный молодой субъект Артем Горяинов? Откуда он взялся в двадцатых годах прошлого века?

Один из заключенных так характеризует Артема: «Ты москвич, ты гимназист, ты вырос, глядя на Московский Кремль, в театр бегал с пяти лет, у тебя особая природа...»

Из поступков Артема нельзя никак заключить, что перед нами человек «особой породы», воспитанный столичной культурной средой, достаточно разумный, чтобы не дразнить уголовника Ксиву и уголовника Жабру по пустякам, при посторонних — издеваться над ними, а потом почти без эмоций констатировать, что его, «может быть, скоро убьют».

В большинстве встреч с людьми при малейшем конфликте или споре Артем испытывает желание кого-то ударить или обозвать обидными словами. Временами он проявляет благородство, но это такая малость по сравнению с безрассудными выпадами в адрес уголовников.

Возможно, что агрессию и затравленность героя писатель использовал как художественный прием, чтобы показать самочувствие человека в экстремальной лагерной обстановке. Но при написании портрета героя получился явный перебор черной краски, резких линий и углов. Главному герою очень трудно сочувствовать.

Когда священник отец Иоанн пробует поговорить с ним «по душам», рассказать о своем видении судьбы Артема, тот «смотрит в пол». Ничего из того, что говорит об особенностях его миропонимания священник, Артем «не знал и знать не хотел». Показная бравада на фоне мрачного лагерного окружения способна вывести из себя самого терпеливого читателя. Правильно говорит об Артеме один из героев, по фамилии Афанасьев: «Одно время думал: этому парню долго не протянуть. А теперь понимаю, что у тебя фарт!»

Но вряд ли значительному числу российских читателей интересен сам по себе просто «фарт». Россия — страна, где имеющие душу и совесть граждане всегда в духовном поиске или кризисе. Есть множество людей, подобных мне, которым как воздух нужны какие-то обнадеживающие финалы романов и кинофильмов, с триумфом духовной победы главного героя над злом, пусть и ценой своей жизни. Нам нужно, чтобы Артема охранял от бед не добрый автор романа, все время уводя его от беды авторской волей, а собственный душевный настрой героя, его проницательный ум, сила его идеалов или веры. «Удача», которую автор романа всегда припасает для своего любимчика в самый опасный момент, только разжигает гордыню молодого человека. Конечно, при таком «фарте» слушать, что говорит священник в его адрес, Артему неинтересно!

Известный российский критик, которого я считаю своим учителем, Владимир Бондаренко писал о романе «Обитель»: «Думаю, писатель и от идеологии героя отказывается (что необычно для такого писателя, как Прилепин, и политика, и идеолога нашего общества), для того чтобы увидеть более широкую панораму русской жизни, которую могли бы не принять ни его Санькя, ни герои его чеченских рассказов»[4].

«Панорама» получилась, любовь с работницей лагерной администрации Галиной Кучеренко тоже изображена мастерски. Их неудавшийся побег на моторной лодке — отдельная яркая творческая удача автора романа. Как тонко Артем чувствует все проявления страсти, как полны ярких эмоций и образных деталей описанные подлинным мастером эпизоды коротких встреч двух молодых людей!

Но как только Горяинов возвращается на свои нары и встречается с другими заключенными, недовольство главным героем у меня как читателя все время нарастает. С сокамерниками Артем действует вопреки всякой логике, здравому смыслу, инстинкту самосохранения.

Артем плохо жил и плохо кончил. О его бесславной смерти от ножа тех же уголовников автор сообщает только в самом конце романа — короткой фразой в примечаниях.

Знаю некоторых представителей поколения двадцатых годов прошлого века еще здравствующими, хотя и постаревшими к моменту моего взросления. В них еще были поведенческие черты, свойственные дореволюционному стилю жизни. Мой дед в конце двадцатых годов был почти ровесником Артема. Дед жил в Питере, работал на заводе и одним из первых вступил в ряды большевиков. Это был серьезный человек, с боевой закалкой и большим терпением в переживании жизненных невзгод. Было время, он охранял заключенных в Туркестане. По его рассказам, бойцы старались показать себя с самой лучшей стороны. Слишком ценили люди из народа обещанную большевиками возможность устроить жизнь простых людей.

Ценил советскую власть и мой дед. Жаль, что не мог я с помощью машины времени перенестись в двадцатые годы с романом «Обитель» под мышкой и прочитать деду, бойцу Красной армии, отрывки из романа, особенно фрагменты «Дневника Галины Кучеренко». И объяснить бы деду, что вознамерились красные комиссары вообще вычеркнуть прошлое его семьи, всего нашего рода, в том числе и память об отце, который был руководителем церковного хора, и память обо всех русских обычаях и жизненном укладе. И в доказательство сказанного — привести один отрывок из романа: «Дело большевиков — не дать России вернуться в саму себя. Надо выбить колуном ей нутро и наполнить другими внутренностями». Это сказал начальник Соловецкого лагеря, человек «без национальности», как написано в «Дневнике».

Неизвестно, остался бы мой дед после этого защитником новой, советской власти.

Удивляет фраза из «Дневника Галины Кучеренко»: «Если б не было Троцкого — революция проиграла бы». И далее: «Революция не испытывает благодарности». Хочется спросить: а за что благодарить того же Троцкого? За то, что «выбили колуном» все ее «национальное нутро»? А потом силком пытались затолкать в него какие-то чужие «внутренности»? Ничего из этой затеи не вышло и выйти не могло!

Артем, скорее всего, задумывался автором романа как некий антипод сволочной атмосфере Соловецкого лагеря. Но герой сам охвачен «пожаром всеобщей ненависти», весь полон злыми словами, злыми мыслями, переходящими в желание кого-то убить! Даже увлеченные друг другом Галина и Артем готовы каждый миг вцепиться друг другу в глотку. Славная парочка собралась в романе: Галина «ненавидела свою мать», Артем — убил отца. Появление таких героев можно объяснить только сверкающим молниями, как в грозовом облаке, в нынешней общественной атмосфере, «электричеством» непримиримого идейного противостояния. Писатель Прилепин это чувствует, он пытается потрясти нас текстами, в которых зло нашей жизни описано с большой художественной убедительностью. Это попытка писателя и философа «встать над схваткой», почувствовать исторический путь России через историю Соловецкого лагеря.

Здесь уместно вернуться к общим проблемам так называемой лагерной темы. У нас, в родной стране, до сих пор очень много красных и белых по своим убеждениям. И в зависимости от того, кто «водит пером», создавая лагерные истории, в мрачном свете предстают то одни, то другие. У писательской белой «контры» — все красноармейцы тупые, много пьют и через страницу кого-то насилуют. В книгах авторов — большевиков по убеждению дворяне изверги, а помещики каждый день секут плетьми своих крестьян. Авторы-атеисты перероют все архивы, но найдут монаха-революционера или иерея — пособника террористов.

Главная ошибка всех противоборствующих сторон в том, что виновниками всех бед в стране они считают исключительно своих политических противников. И показывают их зверства, чтобы доказать свою правоту. А в действительности — виноваты все. В том числе и буржуазные демократы, заставившие царя Николая II отречься от престола. Виновато и высшее церковное начальство, благословившее это отречение. Все они, как и большевики, такие же виновники Гражданской войны в стране и «соавторы» Соловецкого лагеря.

Виновато русское большинство, которое допустило безраздельное господство в революции на командных должностях — космополитов, подобных Когану, о котором в своем «Дневнике» рассказывает Галина Кучеренко. «Комиссию возглавлял Коган. Вскрыли мощи святого Зосимы. Сложили около гробницы. Оказалось, что кости и труха... Коган спрашивает: “Это главный святой?” — и носком сапога отбросил череп к стене» (с. 706).

Эта потрясающая картина вызывает скрежет зубов и высшую степень гнева. Как вы, предки наши, дошли до жизни такой? Митрополит Федченков, священник, ставший во главе церковной службы Белого движения, в своих воспоминаниях обвинял студентов и вообще русскую молодежь начала двадцатого века в том, что они забыли православную веру и думали только о «красивой жизни, как на Западе». Им было все равно, хоть бы сам дьявол пришел командовать, лишь бы к европейским благам привел!

Многие представители привилегированных слоев вдруг забыли об исторической миссии России — стать духовным Третьим Римом. Молодые буржуа были первым явлением равнодушных к судьбам большинства населения нашей страны «чубайсов и березовских», которые потянули за собой остальных.

Захар Прилепин подводит читателя к мысли об общей вине в «Дневнике Галины Кучеренко», где приведены слова начальника Соловецкого лагеря Ф.И. Эйхманиса: «А знаешь, как было в 17-м? Да, тюрьмы большевики не закрыли, хотя было желание. Но никаких одиночек, никакого тюремного хамства, никаких прогулок гуськом, да что там: камеры были открыты — хотите, переговаривайтесь <...> Зачем мы вернули, пусть нас спросят. Чтобы убить побольше людей? Вернули, потому что никто не хотел мира, кроме нас. Теперь получается, что мы одни убивали. А нас не убивали?»

Эти суровые слова верно отражают общий настрой нашего многострадального общества в тот период. Но мы по-прежнему не обращаем критику на себя, на свою эгоистическую натуру, которая есть причина всех наших бед и общественных потрясений. Вместе с тем как можно спокойно вынести агрессию идейных врагов земли русской, которые, как Коган, пинали сапогом черепа наших святых, кто сознательно лишал большинство русского народа тысячелетнего опыта христианской веры? Из книг по истории Православия я узнал, что случайно не погибли мощи святителя Серафима Саровского, которые вместе с остальными экспонатами хранилища приказал уничтожить еще один комиссар из той же компании, что и Коган. Обнаружив мощи, работник хранилища спрятал мощи в укромном месте. Разве можно так относиться к народной памяти, к святыням, доставшимся нам от предков наших? В конечном счете, все это — скрытая русофобия. Патриоты России так говорят и пишут.

Все годы советской власти всеми средствами воздействия на народные массы шла идеологическая «зачистка» русских символов, идеалов, мифов, укрепляющих русское национальное достоинство. У сатириков, которые часто были родом из Одессы, для обозначения бюрократов использовались, как правило, русские фамилии. Только нехороший чиновник «Сидоров» зажимал свободу, делал приписки, обижал простых людей. Не отставал от него туповатый «Петров». Доценту — персонажу из миниатюры «Авас» М.Жванецкого не повезло родиться с русской фамилией Петяев. Поэтому он был тупой, а студент-грузин нет!

В результате общего критического настроя ко всему национальному, русскому многие наши соотечественники были дезорганизованы. Они потеряли интерес к положительным духовным ценностям, выработанным нацией. Этому разрушительному процессу уже больше ста лет. Как итог: в наше время изображать доброту и человечность во всей ее живой непосредственности российские писатели почти разучились. Кажется, в России до сих пор нет социального заказа общества на героя, который содержал бы в себе подобные качества.

Великий Ф.М. Достоевский в письме к своей племяннице С.А. Ивановой написал о романе «Идиот»: «Главная мысль романа — изобразить положительно прекрасного человека. Труднее этого нет ничего на свете, а особенно теперь. На свете есть одно только положительно прекрасное лицо — Христос»[5].

В процессе чтения романа Прилепина не оставлял в покое один вопрос: для кого предназначено такое талантливое описание страхов и зверств первой в мире Страны Советов? Либералы и прочая многочисленная публика, которая спит и видит себя преуспевающими членами всемирного потребительского общества, с удовольствием почитают роман и еще злорадно попляшут «на костях» большевиков, да еще укажут перстом на представителей «рабоче-крестьянской власти» как на людей, переродившихся в бесов для достижения целей своей кровавой революции.

Они и премию «Большая книга» автору дадут, и к «Нобелевке» представят, лишь бы писатель своим творчеством убеждал их в правильности решения оставить все духовные поиски единения и благодати Божьей и заняться бизнесом. (Помните строчку из стиха Владимира Маяковского: «Улица присела и заорала: идемте жрать»?) Раньше на телеканалах были передачи о культурных шедеврах мира, сегодня — «Поедем, поедим!». Элита и средний класс все перестраивают на свой лад: вкусы, туриндустрию, виды малого и среднего бизнеса. Гражданин с высокими духовными запросами как-то не вписывается в эту практичную «планету потребителя».

Вспоминаю статьи в «толстых» журналах девяностых годов с нападками на «смельчака» Михаила Шолохова, рискнувшего изобразить положительных героев в своем романе «Поднятая целина». В 90-е годы критики-космополиты считали «Поднятую целину» политическим заказом ненавистной им советской власти. Может быть, заказ и существовал, но именно такие люди в реальности двадцатых годов имели право быть изображенными в романе в качестве положительных героев. Большинству нашего народа предлагалось идти за ними к новому коллективистскому обществу будущего! Нужен был идеал, пример для подражания, герой из народа. Весь духовный Запад создан на положительном идеале, созданном искусными идеологами Голливуда.

Антисоциальный «заказ» всей прозападной российской либеральной интеллигенции на тему коллективизации в российской деревне был бы иным. Семен Давыдов в их видении приехал бы в станицу со всем своим «багажом» питерской разгульной жизни и воспроизвел бы ее в станичных условиях. Обещая девушке учебу в городе, быстро развратил бы ее.

Писатель Михаил Шолохов представил в качестве героя своего романа бывшего матроса, питерца Семена Давыдова, который проявляет необычайную ответственность за судьбы деревни, хочет создать в ней совсем другую жизнь. Особенно трогает бережное отношение Семена к любимой девушке.

В романе Захара Прилепина «Обитель» сделана попытка осмыслить опыт Соловецкого монастыря как нового социального института по «исправлению» человека. Трагедия подобного масштаба может потрясти имеющих чуткую душу читателей до глубины души. Всем нам надо постараться сделать все, чтобы не повторить ее. Советская власть за семьдесят лет все же сделала одно дело: опыт СССР показал большинству населения все преимущества коллективизма. Это глубоко запало в подсознание наших соотечественников. И это еще скажется на нашей общей судьбе!

Май, 2021.

P.S.

Статья была уже написана, и тут я узнал: на телеэкраны вышел телевизионный фильм «Обитель» в восьми сериях. Посмотрев внимательно каждую серию в Интернете, я убедился в верности своих основных выводов о романе.

Постановщик фильма режиссер Александр Алексеевич Велединский работал над сценарием в соавторстве с продюсером В.П. Тодоровским. Их экранизация романа Захара Прилепина заставила о многом задуматься!

Как и в романе, красноармейцы в фильме «Обитель» в основном «лютые звери», которые выражаются матерными словами, совершают дикие поступки и совсем не думают о том, что они призваны выполнять еще и воспитательные функции. У руководства Соловецкого лагеря задание по «перековке вражеского элемента». Это боевое задание, а не благое пожелание. Но почему-то (как следует из содержания романа) «в лагере нет ни одного политрука, ни одного ответственного за агитационно-просветительскую работу». Одни «безбашенные» красноармейцы, напоминающие членов банды каких-нибудь анархистов, которые зверствовали в начале Гражданской войны.

Такие «картинки» ставятся специально для лицезрения их зрителями из числа интеллигенции нашей «элиты» и представителями российского среднего класса. Принято считать, что означенным господам нужен «герой» без всякой там «достоевщины». Большевики — вечные враги благополучия всемирного общества потребления. Все последние сто лет от них исходит метафизическая угроза этому сообществу.

Значит, везде и всюду сторонники коллективизма должны быть изображены карикатурно плохими. Других вариантов продюсеры не примут, а спонсоры денег на фильм не дадут.

Интуиция мне подсказывала, что в течение всех восьми серий мы так и не увидим потрясающий эпизод из «Дневника Галины Кучеренко» (это когда комиссар после вскрытия мощей в православной церкви пинает сапогом череп святого).

Русофобская сущность российского космополитизма до сих пор под негласным табу. Мне не попадались серьезные работы, раскрывающие эту тему. Казалось бы, какая яркая и трагическая судьба у большого ученого — М.В. Пикулевской, чьи работы о противостоянии иудаизма и Православия были признаны во всем мире. Почему эта узница Соловецкого лагеря не стала известным героем какого-нибудь произведения? А ведь она такая же жертва кампании борьбы с «шовинизмом» и «национализмом» в научной среде, как и ее коллеги еврейского происхождения. Об этом писал патриарх нашей литературной критики В.В. Кожинов в книге «История Руси и русского слова». Эта оговорка критика очень важна. И вести серьезный разговор надо всегда о смертельной борьбе непримиримых по своей сути мировоззрений.

Обвинение в антисемитизме чаще всего является недобросовестным уходом спорщиков от идейной борьбы за свои духовные ценности в политическую провокацию. Гражданин любой национальности, но одной с нами веры и одних убеждений, воспитанный в нашей народной среде, всегда наш родной брат!

Порадовал в фильме главный герой Артем Горяинов. В отличие от короткого сообщения в самом романе о том, что Артем погиб от ножа уголовников после купания, авторы фильма заготовили много страдавшему Артему более достойный финал, а именно смерть «на миру», которая, как известно из пословицы, «красна». В строю таких же лагерников он попал под расстрел за побег одного из заключенных. Так же заканчивает жизнь его бывшая подруга Галина.

Недавно нашел в Википедии слова автора романа Захара Прилепина: «Ощущение жизни на оккупированной территории не покидало меня с юности»*.

(Захар, переживаю за вас, как за сына. По разнице лет так и есть. В духовном смысле я ощущал то же самое, хотя немало лет отработал в органах власти.)

Не знаю, что ощущает писатель Захар Прилепин сегодня, но у меня, простого читателя, это ощущение духовной «оккупации» только усилилось!