Съемочная группа вошла во двор небольшого полуразрушенного замка и огляделась. Единственное уцелевшее крыло средневекового строения было заселено людьми, еще два представляли собой остатки древних стен, к которым примыкали скособоченные деревянные сарайчики и кирпичные гаражи, а четвертая сторона тевтонской цитадели и вовсе исчезла с лица земли, не выдержав испытания временем. Жилое двухэтажное здание делилось на два входа, один из которых скрывался за внушительной железной дверью с кодовым замком и охранялся цепной собакой породы алабай, а второй являл собой обшарпанный темный провал без какого-либо намека на защиту. Окна над открытым мрачным порталом отличались друг от друга разными объемами, что указывало на наличие нескольких квартир внутри этой дыры, сверху которых на просевших стропилах громоздилась старая немецкая черепица, покрытая мхом и местами залатанная кусками шифера и жестяными листами. Второй подъезд сиял белыми еврорамами одинаковой величины, а оцинкованная крыша над ним ослепительно блестела на солнце.

Возле одного из сараев на куче песка сидела одинокая малышка лет пяти и играла с двумя куклами.

— Девочка, а ты тут живешь? — обратился к девчушке режиссер.

— Ага, тута, — согласно кивнул ребенок, с любопытством оглядывая наведенную на нее фотокамеру.

— Прямо в этом замке?

— Ага, в замке.

— Тебя как зовут?

— Фея.

— Как, как, повтори? — удивленно переспросил киношник.

— Ну, Фея, — слегка нахмурилась девочка. — Фиона Зюкина.

— О! — улыбнулся ответу режиссер. — Фиона Зюкина — это звучит, однако! Настоящая замковая принцесса. А скажи нам, Фиона Зюкина, взрослые дома есть? Можешь их позвать?

— Есть, — кивнула Фея, — только позвать не могу.

— Почему?

— Мамка обед готовит, и стирает, и гладит, а дед на рыбалке.

— Вот как, ну ладно, что уж теперь, — вздохнул киношник. — Может, тогда мы тебя для кино поснимаем и порасспрашиваем о твоей жизни в замке, ты не против?

— Не-а, — растянула рот в беззубой улыбке Фея.

Режиссер прикрепил к платью Фионы микрофон и махнул рукой оператору:

— Снимаем.

Молодая девушка навела на девчушку камеру.

— Как тебе, принцесса Фиона, живется в этом замке? Наверное, как в сказке?

— Плохо живется, — нахмурилась Фея, — и ни в какой не в сказке.

— А что так? — поднял брови режиссер. — Во всех сказках и мультиках принцессы счастливы в замках.

— А я несчастлива, — еще больше насупилась Фея.

— Расскажи, интересно даже.

— Ну что тута интересного, ничего тута интересного, все одно и то же всегда. — Лицо девчушки стало строгим. — Вот туристы замучили совсем, покою от них нет. Ходют и ходют тута каждый день ни свет ни заря, все истоптали кругом, как коровы, даже трава не растет. В подъезд заходют и к нам в квартиру без стука. Мы им чего, зоопарк — на нас смотреть? Бумажки от мороженого мусорят и фантики от конфет бросают где попало. Хоть меня когда угостили, так фигушки от них дождешься. И крышу нам от дождя не чинят, а она вся протекает каждый раз. Скоро нам на голову упадет, а дипупатам хоть пусть падает. Мы дипупатов выбираем, выбираем, а они все равно нас обманывают и воруют. Крышу у нас своровали уже столько раз и еще воду. Вода в кране ржавая и плохая, а трубы не меняют и колодец закрыли. Все лопухами заросло, а косить никто не идет, и песочницу мне не делают, и качелю. А мы пишем им и пишем, а все без толку. Тута нету счастья. Мы скоро в Славск переедем, а тута дача будет. Вот! — закончила монолог несчастная принцесса и перевела свое внимание на кукол.

— Здорово! Супер! — восхитился режиссер и повернулся к оператору. — Пошли, Маш, обойдем замок, с внешней стороны обойдем, поснимаем, может, кого еще встретим.

Вокруг развалин все поросло крапивой и бузиной. Тут и там валялись пакеты с мусором, бутылки из-под дешевого вина, пустые пивные баклаги.

Через полчаса съемочная группа вернулась в замковый двор. Девчушки на куче песка уже не было, зато появилась молодая полноватая женщина, развешивающая стираное белье на протянутые между вкопанными столбами веревки.

— Добрый день, — улыбнулся молодице режиссер. — Вы в этом замке живете? Принцесса Фиона случаем не ваша дочка?

— Ну, тута мы с Фионой живем, а что? — подозрительно покосилась в сторону кинокамеры замковая королева.

— Мы фильм о здешней земле снимаем, с людьми разговариваем о том о сем, не ответите ли и вы нам на несколько вопросов?

— Отвечу, чего ж не ответить, — прищепила на веревку бюстгальтер молодица и кокетливо поправила волосы. — Может, мне переодеться, а то я тут по-домашнему и не покрашена даже? Я скоренько, ладно?

— Не-не, — замахал руками киношник, — не стоит. Нам именно так и надо — по-простому, по-домашнему, без всяких каблуков и макияжей.

— Ну, тогда ладно, пусть так, я и так не хуже, чем в жизни, — стрельнула глазками замковая королевна. — Спрашивайте.

— Вас как зовут?

— Диана.

— О! У Фионы мама и должна быть именно с таким королевским именем! — вырвался восторженный комплемент у режиссера. — Но к делу. Диана, а как давно вы в этом замке живете?

— Да всегда. Я тута родилась, даже и школу закончила.

— И как вам здесь?

— Плохо, — нахмурилась Диана.

— Почему?

— Ну, так чего тута хорошего, сами посмотрите, — указала в сторону крыши молодица. — Видите, просела совсем, того и гляди, на голову рухнет, а у меня ребенок, а начальству и дела нет до нашей трагедии. Навыбирали депутатов-болтунов, одни обещания. Только и делают, что воруют, а нам живи после этого как хошь. И водопровод давно проржавел, вода коричневая, вся в железе, пить нельзя — рак подхватишь. Колодец был старый, еще рыцари копали, так наш сельский глава зарыть приказал. А чего зарыть, если там вода из родника текла? Вот все шиворот-навыворот делают, как вредители, чтобы мы поскорее сдохли. Я его спрашивала, зачем закапывать чистую воду, а он говорит, что это музейная старина с самой древности, которую сохранять надо. Чего-то я не пойму, как это сохранять, если они его зарыли? И вообще, старье, значит, берегут, а людей не обязательно. Травитесь, значит. Вокруг вон крапивой да лопухами все поросло, бузина до неба уже, скоро борщевик придет, ЖКХ даже и не дернется, задницами к стульям приросли, будто клеем «Момент» им намазали. Хоть самой коси. Так мне за это не платят, чего я за бесплатно курочиться стану? Туристы тоже достали совсем, по двору с утра до вечера попусту шляются, как у себя дома. В квартиру стучат, а когда и без стука вламываются. Мусор после себя кругом оставляют, убрать некому, вон его сколько по двору валяется. Фионе бы кто когда хоть шоколадку купил, так нет же, все жадные, фиг дождешься. Да вон батя мой с рыбалки пришел, он больше моего знает, расскажет вам еще, а мне некогда, борщ варю на обед.

И замковая королевна исчезла в черной дыре подъезда, оставив вместо себя подошедшего к съемочной группе пузатого мужика в вытянутом трико и серой застиранной майке с надписью «ЛДПР». На плече красномордого бугая лежала удочка, а в руке болтался целлофановый пакет с парой-тройкой мелких карасей.

— Вот рыбы кошкам наловил, одна мелочь в пруду, себе уж и не поймать, все потравили кругом своими пестицидами, — обдал перегаром стоящих киношников замковый король-отец. — А вы чего хотите? Может, рыбку купите? Котов моих покормите. Дешевле китикята продам, за триста всего.

— Не, мы кино снимаем про жизнь простых людей в старинных замках и особняках. Может, расскажете чего, как вам тут живется, в старинном замке.

— А чего тута рассказывать? Нечего тута рассказывать, живем, хлеб жуем, — отер со лба пот пузан и слегка подтянул сползающее трико.

— Вас как величать? — обратился к хозяину части замка режиссер.

— Самсон Панкратович, — важно почесал выпирающий из-под майки живот рыболов и хитро сощурился. — А чего узнать хотите? Все расскажу, если заплатите.

— Сколько просишь? — перешел на «ты» режиссер, моментально уловив сущность хитрована.

— Штуку, — выпалил в ответ замковый король.

— Много больно, Самсон. Две сотенных даю — и точка. Или уходим.

— Согласен. Сотню задатком, — протянул вперед руку рыболов.

— Не доверяешь?

— Береженого Бог бережет.

— Ну и как ты тут в замке живешь? — подал мужику сотню киношник.

— Хреново. Не жизнь, а сплошные мучения.

— И что так? Ведь не каждому судьба определяет в графских хоромах устроиться, такой шанс один на миллион случается, а ты недоволен, — сыронизировал режиссер.

— Какой, на фиг, по-графски? Издеваешься, что ли? — раскраснелся еще больше замковый житель. — Живем тута будто быдло какое, никому до нас и дела нет. На крышу глянь, вот-вот завалится, а этим хоть бы хны. Хотя б одно мурло к нам заглянуло когда, так нет, все мимо проезжают на своих джипах и «мерсах». Мы их выбираем, выбираем, а они токо воруют и воруют. И каждый раз обещают: всё, мол, тип-топ будет, рай у вас построим, как вишни в шоколаде жить станете, а крапива так и растет у подъезда. Не приедут, не скосят, мусор не вывезут. При Советах хоть штакетник бесплатно выписывали и воду провели к колонке, а теперя даже колодец засыпали, пьем отраву ржавую. Я уже и главе администрации жаловался, что живем в Европе, а газ не провели, углем да дровами топимся, как в дикие времена. Так он, как про Европу услыхал, меня всего матюгами обложил с ног до головы. А уголек-то нынче о-го-го в цене, одиннадцать штук за тонну. Мне квартиру протопить тонны четыре нужно, где эти тыщи взять, если, почитай, на мамкину пенсию токо живем, ну и на детские для Фейки? Как тута жить? А им хоть бы и сдохли мы, все легче. У них все есть, носки за четыре штуки купляют, сам по телику слышал, а я в рваных хожу, — снял калошу Самсон и показал грязную голую пятку.

— А сам покосить вокруг не пробовал? — вкрадчиво поинтересовался киношник.

— Чаго? — вылупился на него пузан. — Я тебе что, лох какой? Косить! Пускай администрация косит, им за это деньги плотют. А мне кто заплотит? Еще и свои потрать. Мы их выбирали, пусть и отрабатывают доверие. Я чего, зря на выборы хожу? И крышу пускай перекроют, а то сколько живу, с самого рождения, а ремонта цельного не видел отроду. Так, разок при коммунистах шифером залатали, и на том спасибо. А теперь никакой пользы нет. При Советах хоть руку жали и колонка с водой исправно работала, а теперь — тьфу! У нашего Нескромного, бывшего районного начальника, теперешнего депутата, дом в три этажа и золотые рыбы в пруду плавают, а еще, говорят, дача в Италии и квартира в Париже, Брежневу и не снилось. И другой, что сейчас командует в районе, тоже в Испании домик имеет. Начхать им на наши трагедии. Хоть бы внучке шоколадку на Новый год когда подарили, жмоты.

— Так если они такие жлобы, выберите других.

— А кого других? — удивленно развел руки Самсон. — Этих мы знаем, они наши, здешние, может, и сделают чего на пользу когда. А другого, который черт знает откель, выбери попробуй, так и вовсе без света оставят. Так хоть еще телевизор смотрим, знаем мировую обстановку, спасибо Соловьеву, мужик он правильный. А так вона мусора скоко накопилось, некому и вывезти, крысы совсем одолели, по квартире внаглую ходят, коты даже шарахаются. Помойка кругом. И все из-за туристов, бросают еду где попало, пиво пьют, бычки кидают, за угол бегают, ну просто паразиты одни. Мне б кто вина поставил когда, я ж на их не ору даже. У меня мамка еще живая в доме есть, она сюда сразу после войны вселилась, много чего видела. Может, позвать?

— Конечно, позови, — обрадовался такой удаче режиссер.

— А сверху за это мне еще соточку накинете? — хитро прищурился обитатель средневекового замка.

— На.

— Счас приведу, — обрадованно поспешил в проем черной дыры пузан, на ходу продолжая вещать. — Токо она старая совсем, со слухом не очень, вы ее прямо в ухо спрашивайте.

— Зовут ее как?

— Василиса Васильевна, — глухо донеслось из средневекового портала.

— Ого, прямо замковая царица! — восторженно воскликнул режиссер.

— Почему царица, а не королева? — усомнилась в возгласе киношника оператор.

— Потому что «Василиса» в переводе с греческого «царственная», а «Василий» — «царь», вот и получается, что перед нами сейчас возникнет полная царица этих владений. Учи языки, Маша, ну или мифы читай на худой конец, — назидательно щелкнул по носу девушку режиссер.

— Вот еще, больно нужно, — обиженно фыркнула оператор.

Через семь минут Самсон под руку вывел во двор грузную старуху, одетую в утепленные калоши и вязаную серую кофту поверх цветастого фланелевого халата, и усадил ее на грубо сколоченную лавку возле подъезда.

— Василиса Васильевна, мы хотим задать вам несколько вопросов о вашей жизни в этом месте. Ответите? — присел к замковой царице киношник.

— А?

— Мама, тебя спрашивают, — прокричал в сторону матери Самсон.

— Ага, скажу.

— Как вы тут живете в замке? — повысил голос режиссер.

— А?

— Как ты тута живешь, спрашивают, в замке, — вновь пробасил Самсон.

— Ага, поняла, — кивнула старуха. — Живем — хлеб жуем. Плохо живем. Ничего нет, ни помощи, ни покоя. Я тута с сорок седьмого году всю жисть при детском саде нянечкой проработала, а когда надо было, то и колхозу в урожае помогала, на ток зерно ворочать бегала, да картоху убирать, да свеклу. Сорок лет стажу натрудила, а пенсия назначена — ложись и помирай. Алкаши разны, что и дня не работали, больше маво получили. Чичас полегче чуток стало, по старости набавляют, но не накопишь ничего. Самсон вона без работы ходит, денег у него никогда нет, а корми.

— Ну, ма, чего врать-то, — обиделся сынок. — Я вона рыбу ловлю да грибы из лесу ношу, дрова колю, когда и подкалымлю чего.

— Что подкалымишь, то и пропьешь, — отмахнулась старуха. — Ему аще лет пять до пенсии, срок-то мужикам подняли, так они стоко и не живут, мрут раньше. Мой-то год всего пенсию получал. Мы с мужем ладно жили, детей тута народили. Панкрат все мог: и крышу когда сам латал, и огород садил, и лавку вот аще он сработал, мастеровитый был, Самсон не в его пошел.

— Ма, ну чего ты меня перед людьми позоришь, я тоже все могу, тока не хочу, — вновь насупился пузан.

— Во-во, только и слышу «не хочу» да «не хочу», — нахмурилась замковая царица. — Огород бросили, курей не держут, поросенка не хочут, всё в магазин бегают. Там теперь все есть, тока деньги имей. А их-то и нет для жисти. Купишь лекарства, на мясцо уже не хватает. А аще за воду отдай, за свет заплати, за мусор вывезти. А воды нормальной нет, одна муть с-под крана бежит. И мусор никто не убирает, вона кругом валяется, а тожа плати. Где денег-то понабрать? И с потолка течет. Самсон уж на крышу не залезет, вона пузу какую отрастил на своем пиве, а энтих делегатов не дождешьси, тока обещают всё. А как выбора пройдут, так их и поминай как звали. Дом-то, глядели, трескаться стал, да береза вона на башне растет, и дела никому нету.

— А если спилить? — осторожно спросил режиссер.

— А?

— Спилить если? — выкрикнул матери Самсон.

— Так кто спилит? Мы уж скока жаловались и в поселение, и участковый приходил, и из собеса были. Толку-то... Посмотрели — говорят, не наше дело, сами пилите. А мне уж не залезти, и Самсон не могит с пузой своей.

— А соседи что, крыша-то общая?

— Не хочут. Говорят, не их сторона. Да у их у самих на другой стороне тожа целое дерево торчит.

— Да, тяжко вам, — посочувствовал киношник.

— Тяжко, сынок, тяжко, — согласно закивала старуха. — Вот и энти туристы всё ходют по двору, мусарют, за углом нужду справляют, а у меня тута правнуки. Хоть ба шоколадку им купили. Тока вред один. Ступени в подъезде рассохлись, а чинить не хочут. Я уж однажды провалилась да ногу сломала, до сих пор хромая хожу, колено болит. И сосед Витька ругается, как выпьет, что власть одни бездельники и тунеядцы, деньги лопатами гребут, а мусор не убирают, все кругом заросло, и подъезд не покрасют, даже лампочку не заменют, так в потемках и ходим, ноги ломаем. Лампочка уж скока лет как сгорела, убьемся скоро. А им что, тока воруют да об своих карманах думают, а об народе — хоть наплевать. Я уж и выбирать нынче никого не хотела, да вот Самсон пристал как репей: голосуй да голосуй, двести рублей, мол, дадут. Даже показал, за кого галку ставить. Ну, хоть деньги заплатили, не обманули — и то спасибо. Купила с их кой-чаго, с подругой праздник отметила, мы на выбора завсегда как на Первомай. Жалко тока, что деньги не всегда дают, а то бы лучше было. Я сваво делегата и в глаза-то не видела, не приходит к нам. Хорошо хоть внучка у армяна в магазине работает, так зарплату плотят, и муж ейный тоже у армяна на скотобойне мясо носит подешевше, не умираем пока. Тока вот огород никто растить не хочет, жалко совсем, земля пырьем поросла, а так бы хоть огурчики свои, редисочка да картоха с укропцем. И яичек нет настоящих. В магазине внучка купляет, а оне без вкуса вовсе. Дальше тока хужей будет, — тяжело вздохнула царица замка и повернулась к сыну. — Самсон, устала я, сведи меня на кровать.

После того как замковый король с царицей растворились в темноте подъезда, режиссер решительно произнес:

— Надо немедленно разорвать этот ужасный бесконечный бег по спирали. Маша, сбегай в магазин, купи Фионе шоколадку и еще каких сладостей, да побольше, вот тебе деньги.