Захар Прилепин. Незаконный

Пресловутый шолоховский вопрос был давно и бесповоротно закрыт для меня: Шолохов, и все тут. Так казалось. И вот читаю роман Прилепина, он встает с новой силой, хотя автор намеревался сделать обратное. Но все намеревались, однако вопрос не закрывается. Сквозь призму современных концепций саморефлексии — а Прилепин крутит сюжет вокруг них — все выглядит еще более нелепо, чем картина: молодой выпускник школы станицы знает все тонкости жизни и литературы. Именно в рамках саморефлексии Шолохов мог написать что угодно, но не «Тихий Дон». Для этого он слишком знал Пушкина, слишком «Моцарта любил», был слишком добрым. Начальные главы «Тихого Дона», жесткие, немилосердные, скорее всего, принадлежат перу человека возраста Захара Прилепина и его же темперамента. Есть такие сближения, есть такие пазлы, которые сходятся. Он принялся писать о Шолохове, когда сам дозрел до романа, ни раньше, ни позже, хотя о предках-казаках знал давно, но все-таки сначала молодой Есенин-литературовед раскрывает себя так же, как и простой писатель, не сразу. Не сразу и становится настолько зрел, чтобы схватить и прочувствовать того, о ком пишет. Если коротко, Прилепин убедил меня, что автору первых глав «Тихого Дона» было за 40, он был казаком и военным, умел играть просторечными словами, создавая сам на их основе собственный язык. Он был задержавшимся в возрасте диканьковцем разлива Гоголя. И хватки самого Прилепина... Внутренняя речь его персонажа — его собственная внутренняя речь: «Вот всегда бы так, — мог подумать Шолохов, — а то пока за жабры не ухватишь, с места не двинется ничего». И вот он хватает за жабры судьбу современной литературы с ее скрепами — не скрепами. Пан или пропал.

«Незаконный» задумывался с широким размахом — закрыть шолоховский вопрос, однако написан в такое время и сопровождался в процессе создания столь громкими заверениями, что найдется немало недоброжелателей, которые сочтут входящее в него исследование не литературоведческим, а политическим, ангажированным, проплаченным. И разумеется, история собственного казачьего рода Прилепина никак не может быть доказательством того, что «Тихий Дон» написал именно Шолохов, хотя это основной толчок к началу работы над книгой, созданию установки — не дадим врагам на растерзание наше родное, нашего Шолохова. При этом почему бы не дать врагам подлинного автора «Тихого Дона», который, вероятно, жил где-то неподалеку, не уточняется. Есть имя, его надо защищать. Гамлет или Дон Кихот? Гамлет должен думать и сомневаться. Дон Кихот бросается на мельницы с уже известной ему аксиомой. Ну что ж, Дон Кихот — герой весьма симпатичный и не всегда проплаченный. Но возможно, рассчитанный на то беспрецедентное доверие власть имущих, которое приписывается Сталину в отношении Шолохова. Вряд ли такое доверие когда-либо испытал ТОТ, КТО НИКОГО НЕ ЩАДИЛ, кто завалил трупами книгу и разглядывал их пристально, как будто то сама смерть проходила по полям сражений. Иметь при себе провинившегося и держать его этой виной — кто отменял такую тактику руководства?

Чему же все-таки мы можем поверить, кроме того, что это просто интересный роман со всеми возможными вымыслами, внутренними монологами Шолохова, диалогами с его знакомыми и незнакомыми? Прототипы — согласимся. Возможно, Григорий это и сам Шолохов, и Харлампий Ермаков. Модные слова «автобиографизм», «автопсихологизм» сыграли свою роль. Мать Шолохова — подлинная Аксинья! У нее тоже все было непросто с мужьями и соседями — читатель зацепился. В ход пошел и квазибиографизм Островского — но тут начался собственный прилепинский автопсихологизм — альфа-самец. Или, как публика библиотеки Вёшек его назвала, «мачо». «Корчагин, до того как обратиться в инвалида, успел стать героем и сверхчеловеком. А вот вырасти в мужчину элементарно не успел — по вине автора, который его на два года моложе». Все это, разумеется, противопоставляется Григорию Мелехову, который не боится противоположного пола. Если рассмотреть фотографии Прилепина и Шолохова, то автопсихологизм Прилепина как альфа-самца очевиден, а вот Шолохова — нет. Шолохов больше похож на председателя колхоза, писателя, сидящего за книгами, чем на мачо. И никакие заверения об его особенной харизме и авторитете среди односельчан не приводят нас к мысли обратной. И ему свойственны тогда по тому же самому автопсихологизму колхозные Макар Нагульнов и Семен Давыдов — у них не было роковых страстей и роковых женщин. И тогда наш сомневающийся Гамлет опять спросит: «А Шолохов ли “Тихий Дон” написал?» Ведь если автопсихологизм не Захара, а Михаила, то получается, нужно рядом где-то в шолоховские времена такого, как Захар, искать... Прилепин, таким образом, сделал шаг вперед — два шага назад. И поставил для тех, кто сведущ, вопрос эдипова комплекса относительно Шолохова и его матери. Как же иначе понять столь страстную любовь Григория к Аксинье, если педалировать именно на автопсихологизм? Скептический запал Гамлета растет тем больше, чем выше Дон Кихот поднимает шпагу. Постепенно «Тихий Дон» уходит все более и более на задний план. Перед нами человек Шолохов, который не поспевает засветиться во всех делах страны и не запускает свои насущные, вёшинские. На него клевещут: «Часто солома лежит неубранная, трактористам она мешает пахать». Шолохов — член райкома, ответственный, но тут же, при Сталине, выясняется, что это клевета, что Ежов потребовал, что он молодец и колхозные дела у него в норме. Он академик по отделению общественных наук, он вошел в состав правления Союза советских писателей.

Сквозь призму Шолохова должна была высветиться жизнь именно страны сталинского террора с его репрессиями, причем и сам глава государства представлен в ореоле неведения того, что творят Берия и Ежов. Сталин опять тот же Пугачев. Серафимович — ну этот не иначе старик Державин, что «нас заметил». Кстати, версия, что «Тихий Дон» начал писать Серафимович, а закончил Шолохов, мне тоже по-своему нравится. Особенно заставляют прочувствовать атмосферу передачи пера такие строчки: «Серафимович словно бы перепоручает недоделанное невесть откуда взявшемуся прострелу: ты — сможешь». Речь идет о другом, но разве точно не об «этом»? И если вымарать проплаченное и оставить честное, то это почти оно.

И всюду Шолохов — его не выдают даже под пытками, он счастлив в товарищах своих. С кем он только не был на страницах романа! Он — и члены райкома, он — и союзные писатели, он — и критики, он — и клеветники, он — и Пушкин, он — и Пастернак, он в Москве, он за границей, он — и Горький, он — и Сталин, он везде. Широкий контекст биографии, богато снабженный документами, признаниями недоброжелателей и авторскими выдумками, вещь опасная: персонаж может оказаться чертом Хлестаковым, который везде побывал, всех изумил, всех восхитил. Но за чертом Хлестаковым пустота, как и в романах, «им» написанных, продиктованных, а за Шолоховым ее нет. Потому что все писалось не так быстро, не в один день. Потому и читаем. А Захар — очередной из «примазавшихся». Глазурь мачо не удалась, ибо она очевидна. Мечты автора о такой же богатой судьбе, разумеется, вырисовываются через тот же самый обоюдоострый автопсихологизм: быть под защитой верховной власти — уж не для того ли писался роман и ставились точки? Да, нам нужны кумиры, скрепы, и Шолохов — одна из них.

О власти и бунте — особый разговор. Прилепин пишет, что для Шолохова, как и для Пушкина, бессмысленность и беспощадность русского бунта были предельно ясны. Вёшинское восстание для Шолохова — своеобразная история пугачевского бунта Пушкина, но мы же знаем, что Пугачев у Пушкина орел, милостивый государь. Шолохов Пушкина читал, и его герр Мюллер как раз милостивый Пугачев. Он щадит Андрея Соколова, правда, выпускает не сразу, а позволяет сбежать позже. Ясно, что именно позволяет. Из плена просто так не сбежишь. Бунт «Тихого Дона» иной, там никто не знает никакой пощады, никто не милует никого, потому открытый финал внушает надежду, что негуманный автор не стал дописывать гуманный финал, не смог переступить через себя.

Рэйчел Свейби. 52 упрямые женщины: Ученые, которые изменили мир

Это книга, которой, скорее всего, не хватало многим женщинам, опустившим руки на пути к различным открытиям в области науки или культуры. Именно такое впечатление складывается у меня после ознакомления с произведением независимой журналистки Рэйчел Свейби.

Как много мы знаем о научных достижениях, которые увидели свет благодаря кропотливому женскому труду? Если спросить об этом среднестатистического жителя, к примеру, Москвы, то он призадумается и, если повезет, вспомнит о величайшем открытии Марии Кюри или о трудах Кэтрин Джонсон, которая рассчитывала траектории полетов одних из самых известных в мире космических кораблей. Однако если поднять вопрос об открытиях, которые были сделаны мужчинами, то варианты ответов начинают расти в геометрической прогрессии. Эдисон, Тесла, Эйнштейн, Дарвин — все эти имена мы помним со времен школьных учебников. Означает ли это, что женщины внесли незначительный вклад в науку? Является ли это ярким признаком того, что представительницам «прекрасного пола» нет места в лабораториях, исследовательских центрах и на вручении Нобелевских премий?

Четкий ответ на все эти вопросы способна дать Рэйчел Свейби в своей книге «52 упрямые женщины: Ученые, которые изменили мир». Это книга о женщинах, написанная женщиной, что дает возможность наладить с читательницами близкий контакт, который является неотъемлемой частью стратегии Свейби. Автор писала свою книгу для того, чтобы найти отклик в сердцах множества женщин, которые хоть раз сталкивались с неуверенностью в себе и своих действиях. Лично мое сердце откликнулось порывом вдохновения и волной сил, которые понадобятся мне в достижении целей, поставленных перед собой.

А ведь представить страшно то, какому количеству женщин прямо сейчас необходимы истории о 52-х упрямицах, которые прошли огонь и воду, но добились того, чтобы их имя было увековечено не в качестве великой актрисы, певицы, жены влиятельного человека, а стояло наравне с величайшими первооткрывателями в нашей истории, в которой точно есть место для представительниц прекрасного пола.

Стоит признать, что книга Свейби написана максимально доступным и понятным для среднестатистического читателя языком. Да, слог автора больше походит на оформление научной статьи в Интернете. Свейби использует даты, сведения из истории, которые не имеют особой эмоциональной окраски, однако терминологией произведение не напичкано, каждая история читается легко, постепенно наполняя нашу душу окрыляющим вдохновением. При погружении в книгу читатели не отвлекаются на незнакомые и непонятные термины, ведь у журналистки не было цели «накормить» информацией. Она удивляет постепенно, заставляя нас задуматься о том, что открытия женщин буквально окружают нас в повседневной жизни. Научные исследования в области здравоохранения, химии, биологии, физики, физиологии, археологии — все эти великие заслуги женских трудов круто изменили жизнь людей на нашей планете, позволили бросить вызов болезням, ранее считавшимся неизлечимыми, расширить наш кругозор. Каждая из героинь, описанных Свейби, прошла уникальный путь, строителями которого были они сами, однако все истории сводятся к одному общему пункту: непринятие обществом. На протяжении всей истории человечества женщины страдают от патриархальных установок, влекущих за собой тысячи проблем: предвзятое отношение в обществе, различные ограничения в действиях, строгие религиозные правила (которые тоже написаны мужчинами), а также отсутствие полноценной власти над собственной жизнью.

Признаться честно, под тяжестью всех проблем, падающих невыносимым грузом на плечи женщин, легко опустить руки на пути к собственной мечте. Однако автор книги, о которой мы ведем разговор, дарит нам бесценную возможность: узнать о том, что в мире существует множество женщин, сумевших всему миру доказать свою гениальность, усердие и трудолюбие. Кумиры, способные стать для нас достойным примером, крайне важны в нашей жизни, а в книге Рэйчел Свейби каждый читатель сможет найти героиню, которая именно его заставит собрать все силы в кулак и стать лучше.

Все люди разные, у нас неповторимый спектр интересов, мечтаний и желаний. Поэтому Свейби выбрала для своего произведения максимально разнообразных героинь, которые по-своему боролись с несправедливостью и устаревшими взглядами общества. Возможно, некоторые читатели даже смогут увидеть среди персонажей свое отражение. Зачастую автор книги способна натолкнуть читателя на мысль о том, что подобное с ним уже случалось.

В жизни каждой женщины могли быть моменты, когда их не замечали, делали вид, что их не существует, достижения приписывали мужчинам, статус жены и матери ставили на первый план в биографии, а профессиональные заслуги преподносили как бонус, без которого можно было бы и обойтись.

Да, героини книги Рэйчел Свейби сталкивались именно с такими проблемами, однако они продолжали работать, несмотря ни на что, разрушали ненужные рамки и в итоге смогли удержать победу в своих руках. Разве это не вдохновляет? Всегда приятно узнать, что со своими проблемами ты не одинока, и множество женщин по всей планете уже активно борются с ними, находя самые неожиданные решения.

Именно эту идею и хочет донести Свейби. Женщины не одиноки, у них миллионы сестер по всему миру. Эти сестры проживают те же самые испытания, однако находят в себе силы побеждать. А если вышло у них — почему не выйдет конкретно у вас? Достаточно лишь вдохновиться, а силы придут в процессе, ведь человек, который искренне увлечен делом своей жизни, не видит негативных факторов на своем пути, он парит над ними, окрыленный чувством достижения успеха.

Книга, безусловно, дарит заряд бодрости, дает возможность читательницам примерить на себя роли ее главных героинь. Хочется вам быть биохимиком, врачом, исследователем?.. В истории найдется достаточно примеров того, к чему следует стремиться. Свейби раскрывает профессии с женской стороны, со стороны, доступной только лишь людям, готовым бороться против социальных ограничений.

В заключение хотелось бы сказать, что данную книгу я рекомендую к прочтению женщинам любого возраста. Это может быть подросток, мама в декрете либо уже почтенная старушка. Каждая из нас должна знать, что женщина — это не дополнение к мужчине, а личность, способная на открытия и подвиги. Кто знает, может быть, одна из историй, включенных автором в книгу, станет для вас окном в новую жизнь, подарит бесценную уверенность в себе, которая не позволит засомневаться в правильности выбранного жизненного пути.

Книги о великих женщинах — большой вклад в развитие нашего общества, ведь знание о том, кому мы должны быть благодарны за комфортную жизнь в настоящем, является неотъемлемой частью истории, которую мы пишем здесь и сейчас.

Агнесса Панфилова

Фредрик Бакман. Тревожные люди

Фредрик Бакман, шведский писатель, дебютировавший в 2012 году, завоевал сердца многих читателей своими трогательными, простыми историями о жизни. И вот спустя десять лет после дебюта, в 2022 году, с выходом второй киноадаптации романа Фредрика Бакмана «Вторая жизнь Уве» под названием «Мой ужасный сосед» с Томом Хэнксом в главной роли, российские читатели снова вспоминают любимого автора и его ранние работы.

Последняя переведенная книга Бакмана «Тревожные люди» появилась на книжных полках России три года назад, и хотя писатель порадовал поклонников третьей частью трилогии «Медвежий угол» — «Vinnarna» («Победители») в 2022 году, российские читатели не могут ознакомиться с ней в переводе. Поэтому мы обратимся к третьему роману Фредрика Бакмана, выпущенной в 2013 году сказочной истории «Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения».

Как и писал в заключении сам Фредрик Бакман, в большей степени на него оказала влияние Астрид Линдгрен. Это отражается на стилевой оснащенности произведения: язык простой, позиционирующий детский взгляд на мир. С самых первых предложений складывается ощущение, что текст писал ребенок. «Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения» — противоречивый роман хотя бы потому, что стиль его повествования и переплетение сюжета со сказочной линией создает ощущение, что произведение ориентировано на детскую аудиторию, однако автор поднимает важные темы, такие, как смерть близкого человека, развод родителей, измены, психические расстройства, наркомания, буллинг.

Еще одно выражение категоричного детского взгляда на мир проявляется в системе построения персонажей. Фредрик Бакман дает своим героям лишь несколько отличительных черт, которые повторяются на протяжении всей ткани повествования: черная юбка, капюшон, разглаживание складок, сдувание пылинок с одежды, кофе в термосе, печенье «Мечта», неуверенность, организованность. Эти детали и строят характеры главных героев истории. Постоянное дублирование одних и тех же описаний вызывает неконтролируемое желание узнать персонажей с другой стороны, однако, учитывая выбранный Бакманом детский стиль, данный прием оправдан. Он создает ощущение шор, которыми ограничивает себя ребенок, определяя людей в разные категории, разделяя на добрых и злых, хороших и плохих. И писатель очень контрастно обыгрывает эти детали. Так, запах табака, который ассоциировался у Эльсы, главной героини истории, со светлыми воспоминаниями о бабушке, присваивается злодею.

Фредрик Бакман создает игру, по которой движется маленькая семилетняя героиня Эльса. Толчком для начала квеста становится письмо бабушки, которое она оставила внучке после смерти. Именно оно запускает цепочку событий, позволяющих Эльсе познакомиться со всеми жильцами дома, узнать их истории, изменить мнение о них и найти друзей.

Подобное построение сюжета можно наблюдать в романе Джонатана Сафрана Фоера «Жутко громко и запредельно близко», выпущенном в 2005 году. В обоих произведениях показывается реакция ребенка на травмирующие события, в данных случаях на смерть близкого человека. Чтобы справиться с горем, ребенок пускается в путешествие, становится участником игры, с помощью которой заводит новые знакомства, ближе знакомится с прошлым родного человека, находит свое место в мире. Эти романы не пронизаны одной лишь грустью, детские эмоции вырываются и злостью, и разочарованием, и радостью, и ненавистью. Непонимание, заключенное в теле ребенка.

Сюжет романа строится на двух параллелях — сказочной и реальной, которые ближе к концу романа сливаются в единое целое. Мир Просонья, созданный бабушкой Эльсы, дублирует в себе события, происходящие с обитателями дома. Оба этих места действия становятся убежищем для героев, а травмирующие события превращаются в сюжеты для сказок. Изначальные герои Просонья — принцессы, рыцари, ворсы, ангелы — находят свои реальные прототипы в соседях Эльсы.

Фредрик Бакман показывает то, как родные люди продолжают оказывать влияние на нашу жизнь, даже после смерти. Бабушка не прекращала заботиться об Эльсе, одиноком ребенке, который терпит травлю в школе, чьи родители развелись и завели новые семьи, и позволила ей понять, что ее окружают хорошие люди, готовые прийти на помощь.

Ее послание с просьбой о прощении касается всех обитателей дома, ее письма становятся ниточкой, связывающей истории и персонажей. Но это не единственная просьба. Главное, защитить ее внучку, позволить ей понять, что сказка продолжается, но теперь в других устах, в устах Эльсы.

Фредрик Бакман написал историю о преодолении травмирующих событий. Это и смерть близкого человека, и катастрофы, участниками которых являлись жители дома, и пагубное влияние войны на личность человека. Но самым удивительным становится преподнесение романа как истории глазами ребенка, наивной, сказочной, но живой и чувственной. Это история не о добре и зле, любви и ненависти, а о противоречивости, разносторонности людей. История о жизни, которая никогда не будет однозначной.

Донна Тартт. Щегол

«Щегол» стал третьим романом и мировым бестселлером Донны Тартт, выпущенным в 2013 году (в России переведен в 2015 году), обладателем Пулитцеровской премии и других многочисленных наград, а также получил экранизацию в 2019 году.

Роман «Щегол» создавался Донной Тартт на протяжении десяти лет. Нельзя отрицать, что на выбор главного события романа повлиял произошедший 11 сентября 2001 года масштабный теракт во Всемирном торговом центре Нью-Йорка. Тысячи людей погибли, скорбели семьи, город, страна, весь мир.

После произошедшего в Сети стали появляться истории обычных людей, избежавших этой страшной трагедии: кто-то упустил такси и опоздал на работу, у кого-то дети с утра не спешили собираться в школу, кто-то пролил на себя кофе и вернулся домой переодеваться. А что, если бы все эти случайности не произошли?

Роман Донны Тартт идет по тонкой грани «а что, если...». Череда случайных событий приводит к трагедии. Вызов мамы Теодора в школу, начавшийся дождь, загнавший героев в музей, девочка с рыжими волосами и картина. Каждый шаг героев замирает под ударами сердца читателя. Хочется остановить действие романа, повернуть время вспять, предотвратить ужасную трагедию. Но, повинуясь жестокой реальности, катастрофа происходит.

И цепь событий со звоном разворачивается уже в ином ключе. Разговор с умирающим стариком, который приводит к краже картины. Еще одна случайность, движение, повиновение порыву, страху, неизбежности.

Роман повествует о жизни подростка Тео Декера, который пережил теракт, но потерял в нем мать. Оставленный отцом, он мечется между богатой семьей друга и новообретенным другом-реставратором. Теодора окружают потерянные и сломленные люди: Борис, утративший в детстве мать и оставшийся на попечении жестокого отца, Пиппа, которая вместе с Тео выжила при теракте в музее, старый друг Эдди, чужой в своей семье. Тео тянется к этим людям, пытаясь из осколков людей построить свою жизнь.

Это история о взрослении мечущегося человека. Он цепляется за предметы, чтобы удержаться на плаву жизни. Фамильное кольцо антиквара и шедевр голландской живописи, мамины изумрудные сережки...

Донна Тартт с изящным психологизмом подходит к каждому персонажу, к каждой судьбе. Каждый из ее персонажей что-то теряет. Она под микроскопом рассматривает семьи, потерявшие близких людей, и людей, потерявших семьи. Как слепые котята, они расползаются по миру, тыкаясь по углам, чтобы найти что-то родное и понимающее.

Стилистически писательница очень точно подходит к созданию каждого персонажа, она улавливает их дыхание, малейшие движения, мимику. Не упускает из виду легкое касание рук, полуулыбки, непрошеные взгляды, создает точные психологические портреты. Персонажи взрослеют и стареют, а главное, меняются. Оставленный на начальных главах книги герой вернется совсем другим.

Меняется призма, через которую Тео, наш герой-рассказчик, смотрит на людей. Он ненавидит и любит, и порой эти чувства захватывают его одновременно. Самые тяжелые периоды жизни героя проходят через болезнь, и в лихорадочном, усталом состоянии мир окружает его острыми кольями.

Судьба Теодора Декера напоминает американские горки, каждый его шаг сопровождается то взлетом, то падением. В попытках найти истинное счастье он погружается в искусственное ощущение эйфории. И наркотики, и деньги, и украденная картина дарят Тео мнимое чувство безопасности, которое он утратил.

Главной метафорой становится картина голландского художника Карела Фабрициуса «Щегол» 1654 года. С цепочкой на лапе, сидящий на жердочке и с вызовом смотрящий на мир щегол олицетворяет и главного героя, и людей, встречающихся на его пути. У каждого из них есть своя цепь: у Бориса наркотики, у Хоби подвал, в котором он реставрирует мебель, у Пиппы ее разрушенная мечта о музыкальной карьере, у миссис Барбур идеальное представление о ее семье, которое терпит крушение после трагедии на яхте. Теодор объединяет в себе всех этих персонажей. Он дважды потерял семью, погряз в наркотиках, был зависим от искусства, сломался после теракта.

Единственное, что держало Тео на плаву, — картина «Щегол». Она же его и топила. Болезненное, одержимое желание обладать картиной поглотило героя. Воспоминание о матери было заключено на этом холсте, и Тео даже не нужно было смотреть на полотно, чтобы видеть его, знать, что оно рядом.

Квартира семьи меценатов в Нью-Йорке, пустынный дом на окраине Лас-Вегаса, гостиничный номер в Амстердаме — весь путь Теодора был продиктован спрятанной в холщовой сумке картиной. И вопросы, заключенные в единственное «а что, если», не покидают читателя на протяжении всей книги: а что, если бы Тео с матерью зашли перекусить в кафе и не пошли в музей? а что, если бы Велти Блэквелл умер до того, как Теодор нашел его? а что, если бы Тео не украл картину? а если бы вернул? а если бы уничтожил? а если бы рассказал Хоби всю правду? а если бы нашел любовь с Пиппой?

Слишком много вопросов и бесчисленное множество событий, смазанный механизм которых невозможно остановить. Каждый осуществленный выбор приводит к целой череде последствий. Донна Тартт умело запутывает и распутывает эти нервные клубки. И когда событие уже случилось, когда изменить его нельзя и размышления о том, «что было бы, если бы» не работают, не стоит забывать, что любая сломленная вещь поддается реставрации в профессиональных руках мастера.

Герта Вебер

Наринэ Абгарян. Манюня

Повесть Наринэ Абгарян «Манюня» впервые появилась на полках книжных магазинов еще в 2010 году, и за десять с лишним лет мы ни разу не пересекались. Хотя надо отдать должное, что после поступления в Лит я несколько раз слышала об этой книге, но почитать не было времени. Только в январе этого года я наконец решила попробовать прочитать. Я говорю «попробовать», потому что, хотя я почти ничего не знала о тексте, я почему-то была абсолютно уверена, что это не для меня. Предубеждение мое было не совсем безосновательным, только вот «Манюня» здесь совершенно ни при чем, дело в моей любви к более мрачной и жалостливой литературе. Но оставим в стороне странности моего литературного вкуса и перейдем к тому, что я все-таки осилила повесть Наринэ Абгарян и осталась в полном восторге.

Сюжет невероятно прост, почти банален — перед нами сборник историй из детства самой писательницы и ее подруги Манюни, которая живет с очаровательной, но пугающей Ба. Повествование выстроено самым простым образом: новая глава — новая история, есть всего два исключения — «трагедия» Манюниной любви занимает три главы, столько же отведено под рассказ о поездке в Адлер. Эпизоды сюжетно чаще всего никак не связаны друг с другом, их объединяют только персонажи.

Думаю, такой принцип построения текста знаком многим с ранних лет. И я думаю, что похожесть повести Наринэ Абгарян на книги, которые я читала в детстве, такие, как «Денискины рассказы» или «Маленькая колдунья», — одна из причин, почему этот текст так запал мне в душу. Но при этом «Манюня» написана с позиции взрослого человека, который вспоминает, вот почему это не просто книга для детей, хотя им она тоже наверняка понравится.

Если бы меня попросили описать, как для меня ощущается повесть, я бы сказала, что это летние каникулы между четвертым и пятым классом, когда ты на все лето уезжаешь на дачу, а по утрам выходишь, потягиваясь, на крыльцо, чтобы посмотреть на солнце. Что-то невероятно легкое, теплое, по-детски наивное и живое.

Стиль повествования очень простой и понятный, благодаря чему повесть очень быстро читается. И это абсолютно верное стилистическое решение — такую историю нельзя рассказывать по-другому, потому что излишняя «литературность» разрушит непринужденную атмосферу, у читателя пропадет ощущение приближенности к описываемым событиям. Потому что, когда я читала, мне казалось, что я становлюсь частью происходящего, нелепые и смешные приключения Манюни возвращали меня в собственное детство.

За чтением «Манюни» невозможно заскучать — в тексте постоянно что-то происходит. Сами главы совсем небольшие, там нет лишних разглагольствований, все наполнено живостью и энергией двух непослушных маленьких героинь. Допускаю, что кому-то такая фрагментарность повествования может и не понравиться. У меня самой пару раз возникало ощущение, что рассказ просто обрывается, не хватало художественной завершенности истории. Но я довольно быстро привыкла, кроме того, рассказы от этого еще больше стали напоминать воспоминания из детства, потому что в жизни ты помнишь просто эпизод, тебе довольно трудно восстановить, что шло до него, а что после.

Большим плюсом стало полное отсутствие дидактики, я опасалась, что она может появиться из-за темы детских воспоминаний, которая дает просторное поле для попыток анализа. Но, к счастью, писательница не оценивает своих персонажей, не старается разобраться в их мотивах с позиции взрослого. Например, внимательному читателю становится вполне очевидна проблематичность отношений Ба с ее сыном — дядей Мишей, но автор ограничивается только парой ироничных замечаний на этот счет. В лирических отступлениях читатель чувствует присутствие взрослого рассказчика, но в описаниях удается непосредственность и живость детского восприятия, благодаря чему тексту веришь.

И разумеется, я просто обязана отметить юмор Наринэ Абгарян. Я не буду врать, что хохотала до слез, но я почти не переставала улыбаться во время чтения. Все повествование проникнуто доброй иронией автора по отношению к себе из прошлого и к своим близким. Благодаря этому даже самая обычная история становится забавным приключением.

Наверное, единственное, что мне не совсем понравилось в повести, — это несколько клишированные персонажи: они похожи на тех героев, которых я знаю с детства, они ожидаемы мной от этого текста. Наверное, только Ба, Наринэ и Манюня действительно выделяются, остальных я бы даже могла назвать схематичными и даже в какой-то мере непроработанными.

Однако я вынуждена поспорить сама с собой, потому что «упрощенность» персонажей может быть следствием художественный недоработки, но, с другой стороны, я не уверена, что в этой истории возможны более глубокие и сложные персонажи. Есть вероятность, что такие герои просто не приживутся в столь легком и непринужденном тексте, они станут тянуть его в глубины психологического анализа сложных и многогранных человеческих отношений, и повесть потеряет свое детское очарование.

«Манюня» на данный момент стала для меня главной книжной находкой 2023 года. Я планирую в ближайшее время прочесть другие книги Наринэ Абгарян и надеюсь, что они окажутся настолько же уютными и светлыми.

Мария Щавелева

Алексей Иванов. Пищеблок

Сейчас Алексея Иванова не знает только дурак, не смотрящий и не читающий, потому что это один из самых коммерчески успешных авторов. Популярность писателя уже давно вышла за пределы книжных магазинов и библиотек: почти каждый его роман экранизирован.

В какой-то момент автор вышел за рамки провинциального писателя. Очевидно, перспектива получить признание только после смерти его не прельщала, да и от еды ни он, ни мы не откажемся. Алексей Иванов решил стать популярным писателем (очень мудрое решение, ибо зачем писать, если за это не платят). Первый роман «Псоглавцы» вышел под псевдонимом, чтобы осмотреться на рынки, оценить свои способности, и выход был успешен. После этого стало заметно, что писатель начал работать больше под экранизации, а не под сам текст, это не минус и не плюс, занимательное наблюдение.

«Пищеблок» (2018) — это предпоследнее опубликованное произведение А.Иванова. Можно сказать, что это эволюционная вершина автора, так как здесь он максимально уходит от узкого читателя с замашками на элитарность к широким массам. И совсем не зря критики пять лет назад назвали книгу добротной коммерческой прозой. В этом романе А.Иванов окончательно стал русским Стивеном Кингом (критики часто сравнивают его с Кингом), здесь есть психология, интересно обыгранная мистика, ретроколорит, но в то же время нет воды, нет мерзостей, и, в отличие от Кинга, Иванов описывает советский быт, который нам ближе и понятнее.

«Пищеблок» — это история про вампиров в лагере. Лето 1980 года, в Москве Олимпиада, место действия романа — пионерский лагерь на берегу Волги (под Самарой). Все как в обычном лагере: линейки, футбольные матчи, страшилки по ночам с соседями по комнате, отношения между вожатыми. Но за всей этой стабильностью кроется темная сторона: в лагере есть вампиры, по их воле и делается все, что происходит вокруг. Жанр романа определить проблематично: с одной стороны, это мистический хоррор, а с другой — социально-ностальгическая драма. Можно даже говорить, что это классическая пионерская повесть в вампирской реальности, формат метамодернизма создает новые инструменты для исследования окружающего мира, вампиры и стали этим самым инструментом.

Мы видим в «Пищеблоке» уникальную иерархию вампиризма: главой компании является «темный стратилат» (Серп Иваныч Иеронов), который делает людей «пиявцами» (вампирами), кусая их, а те, кого кусают они, — «тушки» (тоже вампиры, но этого не осознают и подчиняются «пиявцам»). «Пиявцы» обречены на гибель, поскольку «стратилат» выпивает из них кровь и больше они не пригодны для добычи крови. Новаторство Иванова в вампирской сфере в том, что «темный стратилат» погибает в ночь, когда становится вампиром, если крови не будет.

«Я отношу себя к буржуазным писателям. На мой взгляд, писатели, в России во всяком случае, делятся на две категории: одна <...> ВПЗ — великие писатели земли Русской, ВПЗ занимаются тем, что всеми своими произведениями окучивают одну-единственную титаническую идею, чаще всего это идея страдания русского народа, или величия русского народа, или злодеяния российской власти. Есть писатели второй категории, я их называю буржуазные писатели, эти писатели своими произведениями отвечают на раздражители эпохи. Точно так же “Пищеблок” был ответом на раздражитель <...> Советский Союз, точнее, тема возвращения в Советский Союз, прекрасности “совка” и так далее» (А.Иванов).

По сути, весь текст — это большая аллюзия; если заменить слово «вампиры» на слово «идеология», то мы получим именно то, о чем хотел сказать в своем тексте Иванов. Иерархия вампиров, о которой я рассказала выше, представляет собой советский строй, в котором есть главный, связующий и подчиняемый (или попросту обычный гражданин). Роман «Пищеблок» показывает нам страну на последнем издыхании, которая изо всех сил еще старается хвататься за атрибуты уже мертвой идеологии (галстуки, лозунги, плакаты и т.д.).

Одна из важнейших мифологем СССР — мифологема крови (красное знамя, призывы отдать жизнь за Родину и т.д.), потому тема вампиров и стала центральной в атмосфере лагеря. В философском смысле вампиры — это паразиты, которые имеют личную выгоду от организма, на котором паразитируют. В этом ключе вампирство отражает эгоизм, корысть. Оно просочилось в пионерство, а в настоящее время этот эгоизм проникает в патриотизм и меняет мышление общества для личной выгоды. Ребята и вожатые, обращенные в вампиров, становятся приверженцами правил, это тоже метафора того, как советский строй делал из своих граждан безропотное стадо для безропотного повиновения партии.

Главные герои книги — пятиклассник Валерка Лагунов и вожатый Игорь Корзухин — символы борьбы, несогласия с системой. Эти герои противопоставлены правилам и законам, для них в «правильности» заключается фальшь, именно Валерка и Игорь узнают о существовании вампиров и противостоят им. По сути, мы можем говорить, что это один раздвоенный персонаж, через которого мы читаем мысли и отношение в идеологии самого Иванова. Разделение на пионера и вожатого было необходимо, чтобы показать отношение к «вампиризму» через призму опыта ребенка и взрослого. Если Игорь изначально придерживается нонконформизма и раздражается от попыток сделать индивидуальность одинаковостью, то Валера вначале мечтает найти настоящих друзей, мечтает о настоящей слаженной работе коллектива, но, увы, сталкивается с реальностью.

«Учителя вроде Вероники Генриховны почему-то всегда поддерживают плохих детей вроде Жанки: защищают их перед другими учителями, назначают командирами на “Веселых стартах” или при сборе металлолома, награждают грамотами за успехи в труде — больше-то не за что. Видимо, если учительница — или вожатая, не важно, — чувствует себя в своем коллективе чужой, то среди детей выделяет таких же чужаков: чаще всего, увы, шпану» («Пищеблок»).

Композиционно книга разделена на пять равных частей, каждая из которых разделена на двенадцать глав. У меня есть два предположения, почему именно так:

1) А.Иванов хотел показать педантизм строителей коммунизма даже в структуре книги;

2) изначально задумывалось, что по «Пищеблоку» снимут сериал, а потому для удобства сценариста автор разделил книгу подобным образом (склоняюсь к первому варианту, конечно).

Алексей Иванов выражает главную мысль книги через детское ощущение происходящего: безопасный и знакомый мир оказывается пищеблоком, где в любой момент твою кровь могут выпить. Концовка дает надежду на то, что будет как-то иначе. Финальная битва со «стратилатом» совпадает с окончанием Олимпиады-80 — старой власти вампиров конец, как вскоре и СССР. Власть вампиров в новых руках, и какой она будет, остается загадкой, которую читатель сам для себя должен определить.

Алексей Варламов. Имя Розанова

Легко ли написать биографию? Когда речь идет о человеке, которого знают все (как, например, Лев Данилкин написал о Ленине и Гагарине), писать проще (проще не значит просто, биография в целом жанр сложный). Но когда речь заходит о том, чтобы написать о жизни человека одиозного и запятнавшего себя, задача становится в разы сложнее.

Алексей Николаевич Варламов взялся за весьма непростой объект исследования, за фигуру, стертую из коллективной памяти, — за Василия Васильевича Розанова. Книга вышла под двумя названиями: «Розанов» в оформлении «ЖЗЛ» и «Имя Розанова» в ИД «Молодая гвардия». Речь идет о философе и публицисте Серебряного века. В.В. Розанов был противоречив; впрочем, любую значимую фигуру нельзя окрасить одним цветом, как и обычных людей. Только вот какая ситуация: у кого-то достоинства перевешивают недостатки, а кого-то, наоборот, откровенно ненавидят. В нашем случае все совсем иначе: Розанова забыли.

Алексей Варламов взвалил на себя действительно тяжелую ношу, взявшись за В.Розанова, но, будучи отличным филологом, ее осилил. Как минимум, у него точно получилось вызвать желание прочитать Розанова, чтобы убедиться в безысходности и мрачности его текстов и жизни.

Судьба с самого детства нанесла В.В. Розанову достаточно жестоких ударов, повлиявших на его психику и дальнейшую жизнь. Он был из многодетной семьи, с раннего детства познал нищету, боль и унижение. Его мать завела роман со студентом Иваном Воскресенским, который снимал у них комнату и был намного моложе ее, он издевался над младшими детьми, вытягивал все деньги, которые получала мать Василия, и в конце концов бросил ее, как только она заболела. Ухаживать за матерью пришлось Васе, а там такого рода болезнь, что не только судно выносить, но и спринцевать приходилось, и все это будучи подростком. По сути, после смерти отца семья начала медленно, но верно «разлагаться».

«Сестра Вера умерла в девятнадцать лет, брат Федор бросил учебу, бросил работу и стал странником, но не в религиозном смысле этого слова, а скорее бомжом. Сестра Павла была глубоко несчастна в замужестве. Брат Дмитрий попал в психбольницу (есть страшное письмо, где Розанов пишет о грубом обращении с братом, и невыносимое письмо самого Дмитрия с просьбой прислать ему хотя бы какие-нибудь обносочки). Брат Сергей рассорился со всеми и с семьей не общался. Все пошло враздробь, как чеховским интеллигентам и не снилось», — пишет А.Варламов.

В.Розанов женился на бывшей любовнице Ф.М. Достоевского, в это время он пишет свою первую книгу по философии. Трактат «О понимании» не понял никто: ни окружающие, ни жена; по сути, он изобрел велосипед, и это изменило направление его последующего творчества.

Биографию сначала читать тяжело из-за обилия цитат, они накладываются одна на другую, и непонятно, чья она, в процессе привыкаешь и к противоречию В.Розанова, и к хаосу в цитации.

«Верить нельзя никому, Розанову — особенно».

Как мне показалось, книга написана в манере Розанова, у него тоже порой хаос мыслей, в книге прослеживается жанр «Уединенного» с его скачками и вспышками мыслей. И это дает читателю больше возможности прочувствовать талант Василия Розанова.

Детство Василия сделало его психически нездоровым, его личные проблемы и стали фундаментом его творчества. Мечущаяся душа не признак гениальности, а скорее заболевание, это стремление вывалить все на бумагу, что обычный человек предпочел бы оставить в личных дневниках, признак сломанных психологических барьеров. Интимность становится у Розанова достоянием общественности. Именно эти метания часто и цепляют читателя — такой вот парадоксальный эффект от его текстов.

В книге большое количество противоречащих друг другу цитат В.Розанова, можно было бы их поставить рядом для сравнения, но эта идея кажется глупой, поскольку это мысли в моменте, а подобные рассуждения имеют свойство меняться (хоть каждый день). Читая Розанова, можно каждый раз находить что-то свое, и каждый раз «свое» может оказаться чем-то новым, а может стать и ненавистным.

Алексей Николаевич Варламов не ставит цель возвысить Розанова (хотя моментами чувствуется желание его защитить) в глазах современного читателя, наоборот, он предельно честно представляет своего персонажа во всем многообразии его проявлений. Перед прочтением книги Варламова стоит ознакомиться с «Уединенным», чтобы открыть для себя талант Розанова и примириться с фактами его жуткой биографии.

Биограф представляет нам переписку Розанова, особенно его постоянные диалоги с П.Флоренским, С.Дурылиным, С.Булгаковым. Именно словами С.Дурылина о Василии Васильевиче хочется закончить свое повествование: «Книги обрастут мхом — и все будет кончено. Кому нужно это “тихое”, вверяемое уху шепотком и в шепотке добирающееся до глубин, до вечно несказуемых тайн?»

Софья Арефьева