— Я правда не выгляжу коровой в этом платье? — спросила Эля, поправляя сползающее бюстье.

— Прекрати выдумывать. Красивее тебя невесты не найти, — ответила я.

Ну вообще, есть немного. Можно было взять платье на размер больше. Но хорошие подруги о таком не говорят.

Эля и так худела к свадьбе. Ела одни овощи, отказалась от мяса и алкоголя, соблюдала интервальное окно. Но природу не обманешь, а от срывов не закодируешься. Сколько раз я заставала Элю на своей кухне с шоколадными пятнами на свитере и наспех смятой упаковкой от карамельного круассана! Кофе с приторными сиропами она тоже пить не перестала. Так что пусть теперь не удивляется складочкам над молочно-белым лифом. Они тоже похожи на тесто, вылезающее из кастрюли.

Впрочем, Егор любит ее и такой. А меня никто не любит.

Мы вернулись в банкетный зал, залитый синим неоном. Эля хотела обойтись без пошлостей: невесту не крали, дурацких конкурсов не устраивали, родственники обошлись без унизительных тостов, и даже до пьяных женских драк не дошло. Мы не смеялись над чужими нарядами и не критиковали диджея за выбор музыки. Эля радовалась, что все идет по плану, а мне было скучно. Хотелось чего-то безумного, из ряда вон выходящего.

И когда моя лучшая подруга успела стать такой правильной, светлой, источающей радость? Мы же договаривались быть несчастными вместе. Наши отношения походили на дружбу Тони и Криса из барнсовского «Метроленда»: нас сближало чувство (возможно, иллюзорное, но, скорее всего, нет), что мы умные, а все вокруг дураки. Не так говорят, не так шутят, читают не то, любят не тех. Мы считали себя интеллектуалками, ежедневно сражающимися с беспросветной тупостью. Читали Стейнбека, Мопассана и Набокова, писали стихи, подражая Гумилёву и Ахматовой, восхищались «Господином Никто», совсем не готовились к ЕГЭ и все равно сдали его лучше всех. Поступили в иняз на бюджет, думая, что языки откроют нам путь в большой мир, но одновременно разочаровались в журналистике и переводческой деятельности.

Неудивительно, что в какой-то момент нам надоело быть хорошими девочками, и мы пустились во все тяжкие: алкоголь, колготки в сетку, татуированные бедра, розовые шубы, неоновые огни рейвов, витч-хаус, парни с расширенными зрачками.

А потом Эля встретила Егора в какой-то пафосной картинной галерее и успокоилась. Перестала искать, мечтать, бороться. Будто ничего важнее мужика в жизни нет. У меня мужика нет, но это ведь неважно. Зато я принадлежу сама себе. И талия у меня тонкая: в отличие от Эли, я контролирую свой аппетит. Вовремя поняла, что лучше заниматься телом, за мозги меня так никто и не полюбил.

Полыхали цветные пятна: красные, зеленые, оранжевые, как кольца болгарского перца в моей тарелке. Все вокруг пили и веселились, а я пила, и мне было грустно. Танцевать не хотелось, да и не с кем. Скоро принесут трехъярусный торт с россыпью глиттера и пышными коржами, пропитанными коньяком, — мы с Элей вместе его выбирали. Это я уговорила ее не брать то шоколадно-вишневое убожество со старомодными розочками из марципана — и что бы она без меня делала?.. После торта уже ничего интересного не будет. Гости завалят благодарностями жениха и невесту, те уединятся в отельном номере и, если хватит сил, займутся сексом, как обычно, но сделают вид, что этот раз был особенным. Неужели на этом все и от вечера не стоит ждать ничего необычного?

Я снова подошла к Эле и предложила ей станцевать стриптиз на столе, как мы делали на рейвах под улюлюканье татуированных парней и розововолосых красоток. «Помнишь, как было весело? Помнишь, какими мы были бесшабашными?»

— Прости, не хочется, я очень изменилась с тех пор, — улыбнулась Эля почти сочувственно. — Да и Егору это не понравится.

— Вот ты ханжа! И мужа такого же себе нашла.

— Ну прости, что не оправдала твоих ожиданий.

— Может, хотя бы пересядешь ко мне? Я там со скуки помираю среди твоих родственников. Они обсуждают рассаду и способы борьбы с мраморными клопами. Еще чуть-чуть, и мы про уринотерапию заговорим.

— Не капризничай, Маш. Я не могу каждую секунду быть с тобой, все-таки это в первую очередь мой день.

И тут я рассвирепела. Мало того, что свадьба проходит чинно и культурно — до тошноты, — так Эля еще и времени мне уделить не хочет, смотрит сквозь меня. Сидит весь вечер рядом со своими новыми подругами с работы, похожими на канцелярских крыс, и хохочет, будто они действительно способны удачно пошутить. Она больше не хочет и не может быть яркой и оригинальной, скоро и ее поглотит отупляющая серость семейной жизни. Она расползется еще больше, перестанет носить каблуки, писать стихи, смеяться и превратится в инкубатор, разваливающийся на части. И самое страшное — Эля сама выбрала этот путь, отдалившись от меня.

Я захотела отомстить. Показать ей, как непредсказуема жизнь, как легко рушатся песочные замки, оставленные на ночь у полосы прибоя. Набираясь смелости, я глотала один бокал шампанского за другим. Все попробовала: брют, полусухое, розовое, даже полусладкое. Потом перешла на ром с колой. Какая разница, что нельзя смешивать, — все равно внутри все смешается, а наутро трансформируется в тугую головную боль и скрежет чувства вины.

Сначала я думала подкатить к самому жениху, Егору. Очевидно, что эта «вечная любовь» сейчас самое больное для Эли место. Но и жестить не хотелось: я пока не озверела настолько, чтобы пойти на предательство и похоронить долгие годы дружбы. Нет, нужно было что-то небольшое, но ощутимое — я хотела стать острым камешком в идеальной туфельке Элиной свадьбы.

Именно тогда мне на глаза попался Александр Викторович, папа Эли. Он сидел за опустевшим столом, задумчиво ковыряя вилкой кусок развалившегося на сладкие молекулы свадебного торта. Видимо, ему стало жарко, потому что он расстегнул верхние пуговицы рубашки и обмахивался программкой отгремевшей свадьбы: «18.00 — сбор гостей. 18.30 — праздничная фотосессия. 19.00 — танец молодоженов...» Где-то там, в будущем, уже формируется дата развода. Надеюсь, меня на него пригласят.

Александр Викторович всегда хорошо ко мне относился — так может, стоит расширить и углубить наше знакомство? Выглядит он неплохо — стройный, подтянутый, ямочка на подбородке даже наводит на мысли о Вигго Мортенсене. Недавно Александр Викторович овдовел, значит, никаких первобытных законов я не нарушу, на измену его не толкну, зато смогу всегда оставаться рядом с Элей. От новоиспеченной мачехи она точно не сможет отмахнуться.

Я привнесу новое дыхание в нашу полудохлую дружбу. Дело за малым — соблазнить ее отца. Обычно мужчины за пятьдесят с легкостью увлекаются молодыми, так что сложностей возникнуть не должно. Он меня еще благодарить должен за то, что я обратила на него внимание.

Я присела рядом с Александром Викторовичем и тут же положила ногу на ногу так, чтобы подол шелкового розового платья приоткрыл колени. Зря, что ли, провожу полжизни в спортзале? Он сделал вид, что не заметил обнажившегося участка кожи, посмотрел на меня испуганно и сказал:

— Веселишься?

— Ну так. А вы?

— Да как сказать... С одной стороны, мне радостно, что я отдаю Элю в хорошие руки, а с другой — грустно. Время летит, а я как будто лечу быстрее его.

— Хороший способ остановить время — это влюбиться, — обворожительно улыбнулась я.

— Наверное. Но в моем возрасте сложно влюбляться.

— Так говорите, будто вы уже старик. Вы... ты все еще очень привлекательный мужчина. Тебе часто об этом говорят?

— Эля сегодня говорила, — пошутил он неловко и схватился за бокал с вином. — У вас с ней все хорошо? Мне показалось, что вы стали реже видеться.

— Ну так. Сама не понимаю. Она стала скучной с тех пор, как встретила Егора. Ее почти невозможно раскрутить на какой-нибудь движ. Совсем разучилась веселиться.

— Может, у вас теперь разные представления о веселье? Попробуйте найти новые общие интересы.

— Раньше ее все устраивало. А у вас с ней как, норм?

— Лучше всех. О такой дочке можно только мечтать.

— Как говорится, спортсменка, комсомолка и просто красавица, ага.

Мы немного помолчали, глядя на Элю с Егором. Они только что обменялись до противного нежными поцелуями в губы. Нам тоже нужно поднажать. Я подумала, что отпугну Александра Викторовича, если сразу положу руку ему на колено. Хорошо бы сначала наладить эмоциональный контакт.

— Может, потанцуем? — сказала я наконец, заглядывая ему в глаза.

— Я плохо танцую.

— Я научу.

— Все равно музыка неподходящая.

Все-таки я везучая, потому что именно в этот момент диджей поставил медляк, сам Джордж Майкл в миллионный раз восстал из могилы — спеть, что никогда больше не будет танцевать. А мы с Александром будем. Вот прямо сейчас прижмемся друг к другу и заскользим по залу, вызывая зависть гостей и ужас неприлично счастливой Эли.

Танцевал он и правда плохо. Не знал, куда деть руки, пока я не положила их себе на шелковые бедра. Боялся смотреть на меня, словно он не без пяти минут мой бойфренд, а какой-то робкий мальчишка на школьной дискотеке. В темноте, перемеженной багровыми всполохами диско-шара, я видела, что не они сделали Александра таким — он и правда весь красный, словно его вот-вот хватит удар.

— Вам нехорошо? — шепнула я ему на ухо, надеясь, что от моего голоса у него под кожей все загорится от желания. — Или наоборот — слишком хорошо?

— Может, немного посидим? — сказал он почти сурово. Ох уж эта военная выправка — до конца жизни из мужчины не выветривается.

— А может, наоборот, уединимся где-нибудь? Поедем ко мне, я организую вино, поставлю пластинку... Как раз недавно купила винтажный проигрыватель. А может, закроемся в женском туалете? Все равно сейчас весь персонал усталый и выпивший. Никто нас не засечет. Я обещаю громко не стонать.

— Маша, это свадьба моей дочери. Я не собираюсь с нее уезжать. И дебоширить тоже не собираюсь.

— Может, это не последняя ее свадьба? Мы уедем, когда все закончится. Гости уже разъезжаются: никто не удивится, если ты скажешь, что устал.

— Никуда я не поеду.

— Тогда туалет? Так даже веселее.

— Маша, ты вообще меня слушаешь?

— Тише. Давай хоть немного побудем безрассудными? Этот вечер больше никогда не повторится.

Я схватила его за руку и повела за собой. Ожидала, что он будет сопротивляться, но Александр настолько растерялся, что последовал за мной, как доверчивая жертва за маньяком. Я поцеловала его, когда мы оказались в тени бархатной портьеры, прикрывающей вход в зал. В холле стоял сумрак, пропахший догорающими бенгальскими огнями. Кто вообще жжет бенгальские огни на свадьбе? Все не как у людей.

Его слюна отдавала вином и мятой, будто он успел проглотить ментоловое драже в ожидании моего поцелуя. Прижавшись к нему всем телом, я чувствовала, как сопротивление ослабевает, как наливаются жаром его руки, держащие меня за затылок, как оглушительно стучит его сердце, накрытое моим. Он долго копил в себе эту страсть: я хотела, чтобы она досталась мне целиком. Поцелуй плавно стал французским. Через несколько секунд он сам начал судорожно сжимать мою грудь, освободив ее от шелкового плена.

— Ну что, все-таки ко мне? — спросила я, с трудом оторвавшись от его губ.

— Маша, я же сказал, что...

— Поверь, Эля даже не заметит! Она вообще ничего вокруг себя не замечает. Кроме Егора.

— Просто она любит его. А он ее. По-настоящему. Ты знаешь, что такое любовь?

— Как любит, так и разлюбит. Будто вы не знаете, как быстро все меняется?

— Я свою жену так и не разлюбил.

Он отстранился от меня, поднял с пола слетевшую с шеи бабочку и собирался было вернуться в зал, но я снова вцепилась в его руку и забормотала исступленно:

— Пожалуйста, ну пожалуйста, Саша, поехали со мной. Мне правда нужно тепло, мне правда нужна эта любовь.

— Давай я вызову тебе такси.

— А ты сядешь со мной в это такси?

— Посмотрим.

Через несколько минут мы стояли на улице. Щеки тут же обожгло ветром, словно кто-то отхлестал их. Может, на холоде мне стало стыдно? В ноябрьских лужах отражались огни витрин и вывесок. Фиолетовый — копировальный центр. Розовый — магазин детских игрушек. Золотисто-желтый — вареничная. Голубой — его глаза, укоризненно смотрящие на меня.

Теряя последние остатки надежды, я запустила руку ему в брюки и сжала горячий бугорок, тут же откликнувшийся на мои ласки. Подъехавший таксист ошалело смотрел на нас, вылезая из теплой машины на перекур. Но мне было все равно — я поняла, что действительно влюбилась в Александра и не хочу уезжать без него.

— Тебе нравится, я же вижу, — шептала я. — Почему ты не хочешь продолжить? Я не в твоем вкусе?

— Ты очень красивая, Маша. Хоть и пьяная.

Таксист прыснул, и я гневно обернулась на него: чего смотришь? Отменяй заказ и вали отсюда, не ломай мое хрупкое счастье. И тогда, может быть, получишь от меня пять звезд в конце несостоявшегося заказа.

— И что не так? Не хочешь предавать память жены?

— Это тут ни при чем.

— Боишься, что Эля не одобрит?

— Есть немного. Но даже это не главное. Если бы у нас с тобой сложилось, она бы поняла. Эля добрая девочка, искренняя.

— Намекаешь на то, что я злая и лживая?

— Красные ленточки, — сказал вдруг Александр. — Когда ты была маленькой и приходила в гости к Эле, твои хвостики были перевязаны красными ленточками. А на футболке — Микки-Маус. И рот, перемазанный «Киндером». Вы смотрели «Зачарованных» и спорили, кто из вас будет играть брюнетку.

— Пайпер, — машинально сказала я. — Но мне уже двадцать восемь, я давно не ребенок! Какие, к черту, красные ленточки? Это больше похоже на отговорку.

— Неважно, Маша, когда ты целуешь меня вот так, я не могу сопоставить это с тем детским образом. Чувствую, что поступаю плохо. Мне стыдно перед твоими родителями. Я правда не хочу идти дальше. — Он погладил меня по голове, и я правда на долю секунды почувствовала себя ребенком: глупым, одиноким, провинившимся. —  Надеюсь, мы больше не будем об этом вспоминать.

Я не знала, что сказать. Слезы вскипали в пересохшем от шампанского горле, связки будто стянуло проволокой. Таксист смотрел на нас с неподдельным волнением, будто мы были фильмом, который бесплатно показывали в уличном кинотеатре. Состоится ли ночь любви? Будет ли кто-то рыдать после расставания?

— Довезите ее до самого подъезда, пожалуйста, — попросил его Александр. — Береги себя, Маша.

Когда я села в такси, он уже исчез в черном проеме банкетного зала. С таксистом мы не разговаривали, но я все равно поставила ему пять звезд.

Дома я пересматривала «Зачарованных», ела мороженое с соленой карамелью, пока оно не полезло обратно, и плакала. Парень, имя которого я не помнила, звал меня на рейв в «Бессонницу» — я удалила его номер. И номер Эли тоже стерла — не нужна ей такая подруга. Другая помогла бы ей выбрать платье правильного размера.

Под утро, ворочаясь в холодной постели, я вдруг вспомнила, что тогда, в детстве, втихую подтасовала карточки с героинями «Зачарованных», чтобы мне точно досталась Пайпер. Мне нравились ее серьезность и основательность и то, как Лео смотрел на нее, что бы ни происходило вокруг. Но судьбу не обманешь — в итоге роль Пайпер досталась именно Эле.