Итоги x всероссийского литературного фестиваля имени Алексея Бельмасова

С 18 по 20 мая в Ленинске-Кузнецком, Ленинск-Кузнецком районе и в городе Полысаево состоялся X Всероссийский литературный фестиваль имени Алексея Бельмасова. В этом году в фестивале приняли участие гости и участники из 28 регионов страны. Открытие фестиваля прошло в Центральной городской библиотеке имени Н.К. Крупской.

Во второй день фестиваля, 19 мая, состоялся семинар для молодых поэтов и прозаиков. Руководителями семинара поэзии были Дмитрий Коржов и Дмитрий Мурзин, руководителями семинара прозы — Юрий Козлов и Светлана Чураева, руководителями семинара детской литературы — Анна Фенина и Вера Шалаевская.

Гостями фестиваля стали Никита Самохин, Юрий Татаренко, Сергей Донбай, Борис Бурмистров, Ксения Савина, Екатерина Огарёва, Дмитрий Рябов, Геннадий Скарлыгин.

По итогам фестиваля рекомендованы к приему в Союз писателей России Матвей Хисматулин (Омск), Оксана Рокова (Берёзовский), Яна Орехова (Кемерово).

Лауреатами фестиваля стали: в номинации «Поэзия» Елена Андронова (Берёзовский), в номинации «Проза» Матвей Хисматулин (Омск), в номинации «Детская литература» Ольга Харитонова (Новосибирск).

В рамках фестиваля работала выставка социокультурного просветительского проекта «Поэту по портрету» — давнего партнера и друга фестиваля. В этом году на выставке был представлен 51 портрет гостей и участников предыдущих фестивалей имени Алексея Бельмасова.

Гости и победители фестиваля получили книгу Алексея Бельмасова «Я живу на окраине солнца».

Катерина Невское-Облако
Катерина Невское-Облако (Екатерина Спиридонова) родилась в городе Салавате Республики Башкортостан. Окончила СПбГУ. Филолог, поэт, художник-иллюстратор. Автор сборника «#КНО_лучшее» (2021). Печаталась в журнале «Урал» (2022), в «Литературной газете». Победительница конкурса «Поэзия улиц» (2019), финалистка фестиваля «Собака Керуака» (2020), участница Всероссийского фестиваля имени Анищенко (2022), финалистка «Дерзкого Опен-колла» (2022), финалистка Всероссийского фестиваля имени Ошанина (2023). Живет и работает в Санкт-Петербурге.

Плыла веселая луна…

* * *
Хочется тебя и стихов. Тебя — сначала,
Чтоб это чувство во мне росло,
Крепчало,
Чтоб ты обнимал меня так, как Крёз
Горы своих сокровищ,
Чтоб сам собой исчезал сколиоз
От нашей чудесной ноши,
Чтоб ты понимал мой родной язык
Без всякого перевода.
Чтоб — так,
Не вразрез,
Не внахлёст,
А встык
Или вообще без ремонта,
Чтоб губы — мед, а глаза — сандал
И мягкость родного бока.
Чтоб ты подошел ко мне и сказал:
«Давай почитаем Блока».


* * *
Когда подросткам раздадут граниты,
А к стоматологу потом не отведут,
Хандра меня просеет через сито,
Как второсортную муку.

А в это время на бургундских склонах
По бочкам разливают божоле.
Во избежание нелепой ссоры
Ты эсэмэски, друг, не пожалей

И напиши мне что-нибудь такое,
Что объяснило б вдруг прошедший год.
Тогда и из меня, наверно, приготовят
Не самый гадостный пирог.


* * *
Блуждаю рифмой по строфе
Недели, месяцы.
За липким столиком кафе
Любовь не встретится.

Стихи щекочут телефон,
Ползут, сутулятся.
Мне принесли японский ролл
С московской курицей.

То нечего, то ничего,
Не роли — кастинги.
А жить — как пить «Шато Марго»,
Давясь, из пластика.


* * *
Плачет дворцовая пристань,
Гладит колени скользкие.
Чем же был путь твой выстлан,
Только ль вопросами?

Гулко воет балтийский ветер,
Пятясь по старой площади.
В этом городе все на примете,
Даже усопшие.

Серые сумерки, серый север,
Серое поле Марсово.
Но этим утром, себе не веря,
Солнце восходит — красное.


* * *
Плыла веселая луна,
И серебрился мост.
И ты в подарок мне вина
Бутылочку принес.

Мрачнело небо, мост притих,
Закат пошел ко дну.
И ты навязчиво, как стих,
Из чувств наплел вину.

А Крепость черным кораблем
Плыла сквозь черный шторм.
За это платят не рублем,
А сердцем — ну и что?

Тихонько плещется Нева
И переводит дух.
И солнца луч, и синева
На Троицком мосту.


Анна Мамаенко
Анна Ивановна Мамаенко родилась в Краснодаре. Окончила Литературный институт имени А.М. Горького. Поэт, журналист, литературный критик, общественный деятель. Работает собственным корреспондентом в общероссийской газете «Тайное и явное». Стихи публиковались в журналах «Плавучий мост», «Наш современник», «Урал», «Знамя», «День и ночь», «Новая Юность», «Алтай», «Юность», «Литературная учеба», «Слово Забайкалья», «Симбирскъ», «Журнал ПОэтов», «Кольцо А», «Чаша круговая», «Образ», «Дон», «Южная звезда», в «Литературной газете», в «Независимой газете — Ex libris» и других печатных и сетевых изданиях. Автор книг стихов «Перрон небесного вокзала» (Майкоп, 2000) и «Некрополь еретиков» (Краснодар, 2011). Член Союза журналистов России, член редколлегии молодежного литературного журнала «Южный маяк». Живет в Краснодаре.

Пространство

* * *
Мой Бог сидит на берегу мелеющей реки.
Из головы его растут полынь и курослеп.
Хранят божественный покой глазастые мальки,
пока над степью высоко ржавеет лунный серп.

Пока испариной на лбу не выступит роса,
не шевельнутся пауки в созвездьях паутин,
он будет спать. И будет плыть сазан в его глазах
одновременно по реке и Млечному Пути.

Бог мотыльков и пауков, камней и облаков,
Бог перепутанных корней и дремлющих зверей
вливается в рассветный пар мерцающей рекой
и полновесным сазаном резвится в серебре.

Бог осязаем, как сазан, создание глубин.
Как паутина невесом, тяжелый, словно твердь.
Полынью плоть его горька. И пахнет как полынь
всего лишь тварь, что внутрь себя решилась посмотреть.


Яблочный сок

На листьях проступающие лица
невыразимо тихи и грустны,
как пассажиры затонувших пароходов.
Они узнали, как текут года...
Качается застывшая вода —
прозрачный маятник
утраченной природы.

А там, где нас выносят из окна,
босых, накрытых мокрыми афишами,
трамвайным звоном улица полна,
и давится случайная луна
еще горяченькими пряничными крышами.

И вздрагивают руки фонарей,
и мы качаемся на них, как настоящие.
И лезет свет из-подо всех дверей
и пишет то, как звали во дворе,
и даты наши на почтовых ящиках...

А мы летим. И вырастает сад.
Мы исчезаем за его оградою.
Как будто пчелы дикие летят,
и падает тяжелый аромат,
как занавес. И с нас афиши падают.

И падают, задетые плечом,
янтарные, испуганные яблоки.
На месте пуповины кругл зрачок,
и сонным соком из него течет
река. И медом капают галактики.


Пространство

Пространство наполовину
облеплено звездным песком.
Черта, а под нею — улицы.
Пространство похоже на устрицу
на высохшем дне морском...

В створке одной — Китеж.
Народных умельцев тучи
в избах из перламутра
заняты общим делом:
каждое божье утро
изобретенье солнца.

В другой половине — хипеж.
Так вербы длинноволосы,
что вёсны им дарят феньки,
но вновь выдирают косы
придурки в тельняшках,
поскольку —
жизнь полосатая штука...

«...Вербное воскресенье,
вербное невезенье...
Базары шумят зеленые,
торгуют мою молодость...

Оставьте меня, пожалуйста!
Злые... Не верь им, Боженька!
Сегодня меня обидели,
а завтра — распнут невинного...»

Но горизонта линия
навечно сомкнула раковине
уста, и остался устрице
только обет молчания...

Верба замерзла голая,
а по реке целомудренно
в нимбе лучей и веточек
ее отраженье отчалило.


Одинокая цесарка

В заброшенных мастерских
живет одинокая цесарка,
Цезарь на развалинах своего Рима.
Она гордо вышагивает
среди бурьяна и мусорных куч,
будто видит железные легионы,
выстроившиеся перед галльским походом.
Она попала в ржавую металлическую сеть,
но держится так, с таким достоинством,
будто завтра точно захватит весь мир...
Но пока цесарка подхватывает
с земли червяка,
и он, съедаемый,
осознает себя частицей империи...
Бурьян захватил ее маленький
пестренький мир.
В полусгнившей беседке цесарка спит,
спрятав голову под крыло.
Она пьет дождь
и ест горькие зерна травы.
Цесарке снятся пестрые сны,
в которых она летает
над этой горькой землей,
и под ее крылом не железная ржавая сеть,
а пушистый выводок трогательных птенцов,
которым она расскажет про город всех городов,
куда все дороги приводят таких, как она,
где каждому есть свое место,
свой уголок.
Одинокая цесарка в заброшенных мастерских.


Че

Пустить себе пулю в лоб... Но нету ни лба, ни пули...
Нет пороха в пороховницах... Синицы в ладонях нет...
В колодцах все журавли... Рыбки в пруду уснули...
Лишь квакает в тишине какой-то шальной поэт.

Луна освещает лес — чащобы и буреломы.
На серебристых ветвях общаются голоса.
И дома отнюдь не все. Особенно если дома
осталась одна кукушка, повисшая на часах.

Но ржавый вагон голубой днями сидит в болоте,
пробираясь ночными окопами, пока пассажиры спят.
Им снится какой-то чувак на списанном вертолете,
который везет эскимо. А может — тротил и яд.

Война давно отгремела. Повесили всех на елку.
Наши, естественно, выиграли. Иначе не может быть.
И только один Чебурашка, лежащий на верхней полке,
ушел навсегда в партизаны, поклявшись за всех отомстить.

Он слышит ушами чуткими, как где-то петарды хлопают.
Начищая игрушечный маузер, он знает — кругом враги.
Крыску Лариску заперли в виварий, студентам на опыты.
Гену — братское сердце — пустили на сапоги.

Чтобы слегка забыться, он тяпнет чайку с ромашкой.
Пулеметные ленты накрест, полные леденцов.
Влезет на самую главную высокую телебашню.
И все увидят мокрое плюшевое лицо.

Расскажет о том, что каждому в лучшее все-таки верится,
что к приключениям новым спешит голубой вагон...
А люди заметят только, как дождь леденцовый сеется,
и собирать халяву сбегутся со всех сторон.


Елена Андронова
Елена Алексеевна Андронова родилась в городе Берёзовском Кемеровской области. Студентка Кузбасского музыкального колледжа по специальности «теория музыки». Финалистка I Областного совещания молодых литераторов Кузбасса «На 55-й широте» (Кемерово, 2022), фестиваля молодых поэтов «Мцыри» (Москва, 2022). Лауреат в номинации «Поэзия» X Всероссийского литературного фестиваля имени Алексея Бельмасова (Ленинск-Кузнецкий, 2023). Живет в Берёзовском.

Сто поцелуев спустя

Автобус

Роднуля.
Опоздала, но приехала,
Торопливо разверзла пасти резкие.
Такая старая, что, наверное, могла бы объехать уже весь глобус, —
Это маршрутка,
Которую мы,
Глупые деревенские,
Гордо
Зовем
«Автобус».

Простая судьба:
Глотать толпу, задумчиво пожёвывать слишком долгих,
Чтобы потом по очереди их выплевывать —
Знаю все наизусть.

Я захожу
В открытые двери,
Вдыхаю пыль,
Задеваю чужие ноги,
Плачу за билет,
Сажусь.

От тряски ноздри дрожат, роняет телефон знакомая Лиза,
Тошнит
От качки, бензиновой аромагии и пропущенного обеда.

За спинами взрослых и за лицами спиногрызов
Не видно,
Кто я,
Где я,
Куда я еду,
Зачем я еду,
Если и дома было хорошо одной.

А ведь внутренности автобуса, его запахи мне так знакомы...

Быть может,
Я еду в другой дом,
В другое «домой»?

Но у меня давно нет другого дома.

Там, где он был, в глубину запасных стаканов прибрана моя кружка,
Ведь на самом деле летели годы, лишь кажется — две минутки...

Я закрываю глаза, молча врубаю наушники;
Музыка в них пытается перебить пыхтенье сто двадцатой маршрутки.

Еще одна остановка. Тормозим. Упали две бабки.
Кто для чего, а я
Еду посмотреть на мою заправленную постель вблизи.

Дилижанс будущего, телепорт прошлого, королева сближающей давки —
Вези меня,
Бубнилочка,
Тарахтелочка,

Вези!


Портрет

Точеный профиль, науки точные.

Как только образ в ночи пришел,
Беру
И вычерчиваю
Сокровище
Мазутно-черным карандашом:
Из строгих форм собираю тело,
Прямыми
Высечен
Взгляд
Прямой.

Стиль.
Сталь.
Черный.
Берцы.
Серьезный.
Холодный.

Мой.

Сердце бьется мотором фонка,
Ум рычит холодом старого рока.

Под утро добавлю я
Линию
Тонкую
И непрямую
В улыбке кроткой.


Сто поцелуев спустя

Удача в кармане, счастье так манит,
Но ты размышляешь, грустя:

Что будет меж вами на этом диване
Сто поцелуев спустя?

Свадьба и дети, спагетти альденте,
Кошек-собак полон дом?
Слава и деньги, чтоб некуда деть их?
Бдсм-притон?

Или от чувства останется пусто
В кровати холодной, в душе,
Окажется, было у нас не искусство,
А странный набор клише?

Все мысли на листике.
Страху как в мистике,
Будто решишь навек.

Но все —
Ерундистика!

К черту статистику!
Ты муза, а не стратег!

Просто люби его, нежно балуй,
И он снова вернется домой.

А когда вам напомнят про счет поцелуев,

Окажется:

Сто седьмой!


* * *
Бывает, что попаданий ноль, а ты выложилась на пятерку.
Так больно о стену режешься, будто целуешь тёрку,
Так обжигаешься, словно тоннами глыбы греешь.

Остается надеяться, что все пройдет.
Ты надеешься, но не веришь.

Пропускаешь немного дней.
Совершает обход Земля,
Наступает весна, градус уже чуть выше ноля.

Его сердце снова бурлит Катунью, разбивая все льды Алтая.

Он в объятьях твоих воскрес.

Ты улыбаешься, расцветая.


Эмоция

Малое можется, многого хочется.
Тянутся годы, не успеваю опомниться.
Глохну от тишины,
Дохну от одиночества,
Пухну от голода по эмоциям.

Нужно больше людей, больше ярости и любви,
Утопиться в политональности и дисгармонии.
Я наконец познаю себя и мир,
Мир наконец узнает, о чем мне больно.

Оваций требует смелое творчество,
А робкому сердцу от страха бы уколоться.

Я
Глохну от тишины,
Дохну от одиночества.
Доктор, скажите, как называется эта эмоция?


Дом

Порой хочется не иметь дома,
А быть
Одиноким волком,

Бегать в мокрой от слез траве,
Выпускать паром чайника вой.

Они стреляли друг в друга,
Но попадали
В ребенка.

Дом кричал, но в этом крике не было
Ни-че-го.

Быть берлинской стеной между двумя проигравшими —
Невыносимо,

И вина за непрочность душу стягивает, как лассо.

Пришли домой и смотрели, как качаются на сквозняке ноги сына...

Дом молчал,
И в этом молчании
Было
Всё.


Исполнимое исполинское

Действие происходит в баре.
Бар называется
«Мечта».

Кто-то заказывает водку, кто-то виски.
Заходит девушка
(без пары!),
меню не читает.
— Мне неисполнимое исполинское.

Бармен смотрит в ее глаза —
видно, немного пьяна.
Он поднимает в непонимании бровь:
— Что вы хотите?

Она,
наклонившись немного за,
оперевшись немного на,
вдруг как спросит:
— А о чем мечтают ваши посетители?

Бармен игриво пожимает плечами.
Девушка, понимая:
— Я знаю!
У них
исполнимое мелкое:

накопить на девятку, чтоб перед телкой трясти ключами,
шашлыки чтоб не сорвались 9 Мая.
Как говорится —
вэлком!
Вот они,
они, например.
Разве они говорят о Гоголе или Боге?
Ха!
Да точно мимо.
Они думают: «Эх, “Жигулевское” б щас или “Клинское”?»
Но знаешь,
мне хочется всего лишь очень многого —

быть любимой.
Это одно желание.
Одно
неисполнимое
исполинское...

Ведь...
сложно любить ту, что никогда правильно не любила.
Ту полюбить,
что сама не знает — чувства истинные или мнимые.

Мужчина опускает глаза, улыбается мило,
нежно говорит:
— Исполнимое.


Дмитрий Филиппенко
Дмитрий Александрович Филиппенко родился в 1983 году в Ленинске-Кузнецком Кемеровской области. Окончил Сибирский государственный индустриальный университет. Работает горным мастером на шахте имени А.Д. Рубана. Главный редактор литературных альманахов «Образ» и «Кольчугинская осень». Организатор Всероссийского литературного фестиваля имени Алексея Бельмасова. Стихи пишет с 15 лет. Публиковался в журналах «Огни Кузбасса», «Наш современник» (Москва), «Юность» (Москва), «Дальний Восток» (Хабаровск), «Родная Ладога» (Санкт-Петербург), «Берега» (Калининград), «Плавучий мост», «Нева» (Санкт-Петербург), «Алтай» (Барнаул), «Енисей» (Красноярск), «Бельские просторы» (Уфа), «Сура» (Пенза), в «Литературной газете» и других изданиях. Автор шести книг стихотворений. Лауреат межрегиональной премии имени В.А. Макарова (Омск), ежегодной премии «Слово» (Москва). Награжден медалью «За веру и добро Кузбасса». Член Союза писателей России. Живет в Ленинске-Кузнецком Кемеровской области.

Идти по свету

* * *
Идти по снегу — значит верить в снег,
Тащить рюкзак с ненужными вещами,
И убегать оттуда, где прощали,
И всем назло топтаться по весне.

Идти по свету, наступая в свет,
Не утонуть, слегка поджарить кеды,
И в рюкзаке ракетки и ракеты,
По-прежнему вещей хороших нет.

Идти по краю — значит верить в край,
Не строить из себя больного труса
И выбросить из рюкзака весь мусор,
Свободным и пустым пришлепать в рай.


Хорошая погода
Нине Ягодинцевой

В Челябинске хорошая погода.
Пельменная и разговор с Дашко.
Не пьем вино, а пьем тархун с крем-содой,
Таков закон. А далее пешком

Мы доберемся до метеорита
И Сашка скажет: «Ни фига себе!»
Потом на семинаре деловито
Мы разберемся в чьей-нибудь судьбе.

Грустить в Челябе, хныкать — не годится.
Стихи прочтем. Какие мы чтецы!
И улыбнется Нина Ягодинцева,
И скажет: «Вы, ребята, молодцы!»


* * *
В старом небе новый пепел
Падает на школьный двор.
Снеговик солдата лепит,
Устремляя к солнцу взор.

Он успеет, он поставит
Памятник своей зиме.
Русский воин не растает,
Не погибнет на земле...

Школьник спит, письмо в конверте,
Строчки бабушке своей:
Русский снеговик бессмертен
Вместе с Родиной моей!


Ступени
В.Т.

Ты чувствуешь вибрацию ступеней?
Идем наверх, ведет клубок из слов.
Так хочется по щучьему веленью
Призвать любовь из сказочных веков.

Сползает свет, и пряники двустиший
Мы кушаем и портим аппетит.
Шепчу тебе, Виктория, потише,
Ведь колокол нам шепот не простит.

Финальный шаг, дрожат твои колени,
Снимаешь туфли. Таганай вдали.
— Ты чувствуешь вибрацию ступеней?
— Да, чувствую, на цыпочках пошли.


Анатолич
Виктору Коврижных

— Здорово, Анатолич, как дела?
На фестиваль Бельмасовский приедешь?
— Конечно, Дима, вырвусь из села,
И Лёшку вспомним, на турбазе встретишь?

Конечно, встречу. И налью сто грамм,
Хоккей посмотрим и порвем канадцев.
Стихи прочтем мы и напьемся в хлам,
И пусть все верлибристы нас боятся...

Студеный август выгорел дотла.
И деревенский гений не проснется.
Ну, здравствуй, Анатолич! Как дела?
В Старобочатах эхом отзовется.


Оксана Рокова
Оксана Валентиновна Рокова родилась в селе Янталь Усть-Кутского района Иркутской области. Окончила Кемеровский государственный университет культуры и искусств. Пишет стихи с детства. Публиковалась в журнале «Огни Кузбасса», в альманахах «Образ» и «Кольчугинская осень». Выпустила совместно с отцом книгу «СтихоГен», где были собраны произведения двух авторов (Оксаны и Валентина Роковых). Участница Всероссийского совещания молодых писателей в Челябинске и IX, Х Литературного фестиваля имени А.Бельмасова. Член Союза писателей России. Живет в Берёзовском Кемеровской области.

Будто слышу зов…

* * *
От концентрации желания
Свело живот.
Во мне Испания, Цыгания —
Меня несет
Волнами теплыми, солеными
В мирской обман.
Миную рифы оголенные —
Я капитан!
Открыто море бесконечное,
Не видно дна.
Свободы меткой я отмечена —
Обречена.


* * *
Открывает сосед потертый фотоальбом,
Высыпает на стол пару десятков смертей.
Среди лиц — деревенский, с голубыми ставнями дом.
Он уютен и будто бы все еще ждет гостей.

Говорит сосед: «Про племянницу Любу болтали чушь,
Мол, красивая спуталась с городским наркоманом.
Я не верил. В последний путь привезли ее в нашу глушь.
А какие были у этой девочки планы!

Посмотри: это Женя, два высших, два сына, всего по два.
Он мне дядя. Был. В девяносто четвертом умер.
От сердечного. После работы его не убили едва
У подъезда — братки отобрали ключи и угнали «Бумер».

Это Лена. Она могла быть моей женой.
Я же бросил ее ради другой — бесстыжей.
А потом узнал, что с Леной случился сбой —
Наглоталась таблеток, и не получилось выжить.

Эта в рамке на тумбе? Анька.
Сестра. Да, она учитель.
Где? В шестнадцатой.
По-русски учит.
Точит карандаши и умы.
Стихи строчит.
И меня точит.
Говорит:
“Нам равняться бы на ветерана...”
Но что я такое после Афгана?!
Видишь, только курю, выхожу в подъезд.
И хожу как старик, и руки давно трясутся.
В этом фотоальбоме еще место есть.
Может, сделаешь фото мое?
Пора бы и мне загнуться».


* * *
Мимо пыльных домов, загрустивших статуй,
Облаков, проплывающих белой ватой,
Я иду по проспекту среди футляров —
Человекоавосек и челомарок.

Мне бы выйти в поле цветов и ягод,
Обнаружить себя не под чьим-то взглядом...
Покормить теплых птиц со своей ладошки,
Почирикать самой немножко:

«Чик-чирик, чик-чирик, чик-чирик...»
Или это крик?

Замыкаюсь в себе, но гляжу сквозь щель:
Что случилось сейчас, вообще?

Я стою по пояс в степной траве.
Мотылек летит — видно, ищет свет.
Пролетает жук и жужжит в ночи.
Мир настроен жить. И меня лечить.

Будто слышу зов из природных недр.
Прорастает корнем древнейший кедр.
Опадает желтым осенний лист.
Вот и заморозков дождались.

Перемотка месяцев непогод.
Перемотка кажущихся невзгод.

Я стою в траве. На крыльце утра.
Дили-дон! На работу уже пора.
Здравствуй, РА!


* * *
Чайки летают. Скрипит причал.
Старые стрелки время считают,
Чтобы его никто не украл —
Время бесследно в вечности тает.

Каркают вороны. Солнце звенит.
Небо в реке утонуло по горло.
Чайки летают. Причал скрипит.
Прошлое будто ластиком стерло.


* * *
Солнечный сентябрь опадает,
и ракушки листьев шелестят.
Гомонят ребята птичьей стаей,
ветра дайте — к югу улетят,
расправляя школьные портфели,
рукава измажут в синеве...

Школьники пока не улетели,
А за парты сели в сентябре.