Совсем рядом

«Так, а что делать с ней? Прочная, хоть и не новая, выбрасывать жалко. Вдруг кому-нибудь пригодится?» — рассматривая инвалидную коляску, раздумывал Олег.

Еще месяца не прошло, как он унаследовал квартиру покойной бабушки — и обнаружил, что обе комнаты забиты хламом. Старушка никогда не стремилась выбрасывать старые вещи, а в последний год жизни не могла ходить. Ее инвалидная коляска даже в сложенном состоянии перегораживала проход к окну.

Не сумев ничего придумать, Олег позвонил приятелю.

— Продай на «Авито», — посоветовал тот. — Там точно заинтересуются.

Идея понравилась Олегу: он знал портал «Авито» — когда-то давным-давно продал через него велосипед, из которого вырос. Загрузив на сайт фотографии коляски, он бодро набрал: «Коляска инвалидная, б/у, в хорошем состоянии. Складная, со съемными планками для ног», — и задумался, не стоит ли добавить еще что-то. Взгляд задержался на круглых поручнях, с помощью которых человек мог крутить колеса. «Предусматривает как самостоятельное передвижение, так и с помощью другого человека. Осталась от покойной бабушки, использовалась около года».

— Стоимость... — забормотал Олег себе под нос, изучая страницу с похожими объявлениями. — Пусть будет три тысячи рублей. Вроде все. — И нажал «Опубликовать».

Солнце за окном уже зашло, знойный июльский день сменился приятной теплой ночью, и Олег, радуясь, что на сегодня заботы закончены, завалился спать.

* * *

На следующее утро Олег устроился возле компьютера с чашкой чая и бутербродами и сразу зашел на «Авито» проверить, заинтересовался ли кто-нибудь его объявлением. Сообщений оказалось куда меньше, чем он ожидал, — только одно.

«Здравствуйте! За две тысячи не отдадите?» — спрашивал некий Михаил.

Олег чертыхнулся. Скидывать цену совершенно не хотелось: отпускные уже заканчивались, а до возвращения к работе в техподдержке интернет-магазина оставалась неделя. К тому же люди, сразу начинавшие торговаться, никогда не вызывали у него симпатии. Вместе с тем таких вопросов стоило ожидать: вряд ли у инвалидов или их родственников есть лишние деньги.

«Доброе утро, — написал Олег. — Торгуюсь только очно. Приезжайте посмотреть на коляску, и договоримся. Сегодня готовы приехать?»

Ждать ответа быстро не приходилось: Михаил был в Сети два часа назад. Оставив вкладку с «Авито» открытой, Олег включил музыку. Через двадцать минут, когда чай был почти допит, а бутерброды съедены, в мелодию очередной песни ворвался звуковой сигнал, означавший новое сообщение.

Это был не Михаил, писала женщина по имени Ирина: «Доброе утро! Скажите, пожалуйста, а бесплатно отдать коляску в госпиталь вы не могли бы? Раненым солдатам очень нужны коляски. Госпиталь рядом с нашим городом».

Олег вздрогнул.

К происходившим на Украине уже пять месяцев боевым действиям он относился равнодушно. От факта, что Россия отправила свои войска на защиту донбасских республик, жизнь Олега, как и жизнь большинства его знакомых, никак не поменялась. Шок, испытанный в феврале от первоначальной новости, прошел за несколько недель, и все вернулось в привычное русло. Да, в городе повсюду появились латинские буквы Z и плакаты с героическими призывами, но и они очень быстро стали привычными предметами ландшафта. Некоторые знакомые жаловались на проблемы с доступом в заблокированные соцсети, но и это не коснулось Олега: ни одной из таковых он и раньше не пользовался, и теперь он только посмеивался над тем, сколько печали доставляет девушкам невозможность похвастаться в сториз новым платьем.

И вот теперь его спрашивали, не готов ли он пожертвовать коляску для раненых... Олег никогда не служил в армии, честно получив категорию «ограниченно годен» за близорукость сразу после окончания факультета информатики. Он представил солдата, ушедшего воевать сильным, спортивным мужиком, а вернувшегося хромым или вообще без ноги или даже без обеих, — и похолодел. Может быть, этого солдата дома ждут жена, дети, но теперь ему будет очень трудно зарабатывать и кормить семью. Может быть, придется просить милостыню на улице, как инвалидам войн в Афганистане и Чечне, каких Олег помнил в подземных переходах времен своего детства. Затем он вспомнил бабушку — ту задорную, еще совсем не старую женщину, всегда готовую играть с пятилетним внуком в прятки и догонялки в городском парке, а затем дряхлую развалину, какой она стала в последний год жизни, тогда она была не способна выйти на улицу без посторонней помощи и называла Олега то именем его отца, то дяди. Раненый солдат так же нуждается в помощи, как и его бабушка. Но точно ли коляска достанется раненым? В этом уверенности не было. В Интернете хватает обмана, и вполне может быть, что на самом деле сообщение написал мошенник, желающий получить коляску бесплатно. У военных госпиталей наверняка самое передовое обеспечение, и такие банальные вещи, как коляска, должны быть в нужном количестве.

«Отвечу обтекаемо, — решил Олег. — В конце концов, Михаил написал первым, и я жду от него согласия посмотреть коляску».

«Здравствуйте! Мне уже написал один человек, и мы договариваемся, когда он посмотрит коляску. Нужду госпиталя понимаю, но некрасиво будет этого человека кидать, раз уже начали договариваться. Вот если не договоримся — тогда конечно же», — написал Олег и отправился мыть посуду, надеясь, что Михаил ответит первым и прояснения, из настоящего госпиталя ли ему пишут, не произойдет.

Однако когда Олег вернулся к компьютеру, Михаил все еще не прочел сообщение, а вот Ирина написала «Большое спасибо!» и была онлайн.

«Не за что, я пока ничего не сделал», — дежурно написал Олег, пожав плечами.

На экране мелькнул значок, что собеседник печатает, а затем появился ответ: «Вы хотя бы откликнулись, многие вообще игнорируют», — и грустный смайлик в конце.

Олегу стало не по себе. В голове промелькнула мрачная картина больничных палат, где лежат прикованные к постели раненые и никто не хочет им помочь. Стал бы мошенник писать такое? Кто его знает... А вот в равнодушие людей Олегу верилось. Большинство его знакомых бескорыстно помогали только своей семье и самым близким друзьям, но никогда бы не подошли к незнакомому человеку, которому стало плохо на улице. Знал Олег и тех, кто считал неправым все российское государство, — эти проигнорировали бы просьбу помочь солдатам не из равнодушия, а из принципа. Но кто-то же должен им помочь?

«Если Михаил не станет смотреть коляску, я отдам ее госпиталю», — решил Олег.

День прошел для него как в тумане, и виной тому была вовсе не давящая на мозги душная июльская жара. Мысли путались. Что, если Михаил купит коляску? Тогда Олег останется с деньгами и сожалением, что не сделал доброе дело. Или никакого доброго дела нет и его обманывают?

На часах было уже восемь часов вечера, когда Михаил зашел в Сеть и разбил сомнения сообщением: «Выбрал другой вариант, подешевле».

Олег вздохнул и написал Ирине: «Готов отдать коляску в госпиталь, но хочу убедиться, что вы не мошенник: сами понимаете, в Интернете сейчас верить никому нельзя. Я могу вместе с вами отнести коляску в госпиталь?»

Ответ пришел через полчаса: «Спасибо вам! Да, можете вместе со мной. Я из волонтерской организации и могу вас провести как волонтера. Встречаемся завтра в 13:00». Далее шло название железнодорожной платформы в ближайшем пригороде, в пятнадцати минутах ходьбы от которой находился госпиталь.

* * *

Морщась от светившего в глаза солнца, Олег ступил на перрон и осторожно спустил из тамбура перевязанную скотчем коляску и пакет с планками для ног. Электричка, лязгнув дверями, шумно укатила в область, а Олег стал искать на перроне Ирину.

Она оказалась девушкой лет тридцати, высокой, худощавой и коротко стриженной. На Олега она смотрела серьезно и с некоторым пренебрежением, как профессионал смотрит на взявшегося за его дело профана.

— Идемте, нас ждут.

Дорожка от железнодорожной станции асфальтировалась последний раз еще в прошлом веке, и идти по ней с коляской в руках было непросто. Первые минуты Олег то и дело спотыкался о постоянные выбоины и камни под ногами, но затем приноровился и даже залюбовался окружающим пейзажем. Вдоль железнодорожного полотна вдаль уходило дикое поле, где цветы соседствовали со злаками в половину человеческого роста, а отдельные участки были захвачены белыми гроздьями борщевика. Дальше начинался лес из тонких прямых сосен.

«Хорошее место для больницы, — подумал Олег. — Чистый воздух».

Дорожка от станции привела к проезжей улице, а та уткнулась в высокий забор. За забором виднелись те же сосны, а за ними — четырехэтажное кирпичное здание.

— Пришли. — Ирина обернулась к Олегу. — Надеюсь, вы не забыли паспорт?

Пока охранник на КПП сверял паспортные данные со списком, Олег поглядывал на Ирину. Ему хотелось спросить, как и давно ли она стала волонтером, но от ее деловито-недоверчивого настроя слова застревали в горле. Похоже, она обиделась, что Олег счел ее мошенницей.

Они оказались на небольшой площади перед широким крыльцом, ведущим к пластиковым дверям госпиталя. Слева, по идущему вокруг здания проезду для автомобилей, к ним спешила низенькая полная женщина в фиолетовом хирургическом костюме.

— Ирина Витальевна, извините, чуть не опоздала вас встретить! А этого молодого человека я вижу впервые. Новенький?

— Это наш жертвователь. — Ирина посмотрела Олегу прямо в глаза, словно намекала: «Не говорите глупостей!»

— Меня зовут Олег.

— А я Наталья Сергеевна, врач травматолого-ортопедического отделения. — Женщина улыбнулась и махнула следовать за ней.

Олег думал, что они поднимутся по крыльцу и войдут, но Наталья Сергеевна повела их на другую сторону здания, к служебному входу. Перед ним находился уютный дворик для прогулок больных. На одной из скамеек, поставив рядом костыль, сидел и курил мужчина лет тридцати пяти, с обветренным, загорелым лицом. Увидев приближающихся людей, он встал, выкинул сигарету и, опершись на костыль правой рукой, похромал навстречу.

— Твоя? — спросил он Олега, когда расстояние между ними стало достаточным, чтобы не кричать.

— Да, я отдаю коляску покойной бабушки, — ответил тот, прежде чем Ирина и доктор Наталья Сергеевна успели что-то сказать.

Мужчина остановился в нескольких шагах. Ростом он был выше всех присутствовавших, где-то метр девяносто.

— Спасибо, — сказал раненый и протянул вперед левую руку.

Олег не сразу понял, в чем дело, а поняв, быстро пожал ее.

— Хочешь узнать, для кого эта коляска?

Олег кивнул.

— Валере Портнову не повезло наступить на чертову мину. В одном батальоне служили. Рисковый парень, как-то кинулся спасать ребенка в дом, по которому только что вломило вражеским снарядом. Вот и в этот раз спешил... Если бы он тогда поставил ногу хоть немного правее! Еле выбрались из той заварухи. Но суки, заминировавшие просеку, не выбрались совсем. — За время короткого рассказа горечь в голосе раненого успела смениться злостью. — Валера собирается освоить протез и вернуться на фронт добровольцем, — неожиданно мягко закончил он. — Спасибо за коляску, теперь он оклемается быстрее.

— Сержант Колодин, вам следовало бы быть в столовой, а не находиться здесь в обеденное время. — Наталья Сергеевна недовольно покачала головой. — Опять вы не выполняете рекомендации врачей!

— Я уже пообедал. — Колодин сел обратно на скамейку.

Олег был испуган. Что сказал бы о нем этот только недавно бывший на фронте человек, если бы узнал, что коляска попала в госпиталь почти случайно и еще вчера ее хозяин ни о каком пожертвовании не думал? Не зная, куда деваться от стыда, Олег посмотрел на Ирину, и ему показалось, что в ее глазах мелькнуло понимание.

Но думать о переживаниях дальше было некогда: они следовали за Натальей Сергеевной внутрь здания.

За темной дверью служебного входа оказался длинный коридор с белым плиточным полом и светло-желтыми стенами, на которых на уровне около метра над полом были прикреплены поручни — на них могли опираться при ходьбе больные, которым трудно передвигаться. Пахло лекарствами, дезинфицирующими средствами и едой — судя по гулу голосов и звяканью вилок и ложек, столовая находилась за ближайшей, полуоткрытой дверью.

Наталья Сергеевна позвонила по телефону, и из глубины коридора вынырнул мускулистый санитар, которому Олег передал коляску вместе со всеми комплектующими.

— Нам нужно обсудить некоторые вопросы, подождите во дворе, — сказала Олегу Ирина, и обе женщины удалились в одну из дверей в дальней части коридора.

Олег повернулся было назад, но любопытство пересилило, и он, сделав четыре шага по коридору, заглянул в столовую. За ближайшим столом сидели мужчины в больничной одежде, большинству было лет двадцать пять — тридцать, некоторым под сорок. Обедая, они разговаривали и смеялись. Было трудно поверить, что сюда они попали прямиком с передовой. Обычные люди, многие ровесники Олега, но он понятия не имел, что им довелось увидеть и испытать. А кто-то из них, как Портнов, еще и собирался возвратиться на войну. Олег опустил глаза и посмотрел на свои ноги. Ими он ходил, катался на велосипеде, играл в футбол... И до сегодняшнего дня не задумывался, что можно потерять ногу в сражении и при этом желать вернуться туда, где это произошло.

Олег вышел во двор. Сержант Колодин все еще сидел на скамейке, подставив руки летнему солнцу.

— Скажите, пожалуйста... — Олег замялся, не зная, как сформулировать вопрос. — Как... там?

— Там? — В глазах сержанта мелькнуло сомнение — должно быть, он не был уверен, что Олег сможет понять ответ. Затем Колодин перевел взгляд на верхушки сосен. — Там по-разному. Хреново, когда пальба и в любой момент можешь умереть, не успев ничего сделать. Еще хреновей, когда враги бьют по жилым домам. Но ты просто продолжаешь делать свое дело, потому что, даже если умрешь или получишь рану, это не зря. Это поможет принести мирную жизнь местным жителям.

— Вы тоже туда вернетесь? — Ответ действительно показался Олегу слишком сложным.

Колодин засмеялся:

— А кто мне помешает? Эти лекари? Что они понимают... Еще ничего не кончилось, а я, черт возьми, хочу увидеть нашу победу. Поучаствовать в ней. И Валера Портнов хочет. И остальные.

Олег вспомнил, как не сразу согласился на просьбу отдать коляску раненым, успокаивая себя доводом, что Михаил написал первым, и опустил голову. Скоро ли она будет, победа, если все будут медлить, как он?

— Мы победим, — успокоил его Колодин, иначе истолковав неловкость Олега. — Обязательно победим, раз нам помогают хорошие люди. Будь здоров. — И сержант похромал к служебному входу.

Олег растерянно посмотрел ему вслед. Он совсем не ощущал себя хорошим человеком и слабо представлял, что нужно сделать, чтобы таким стать.

* * *

Они вышли из госпиталя молча, пройдя через турникет под усталым взглядом охранника. Солнце стояло высоко, воздух прогрелся градусов до тридцати — и Олег был вынужден вытереть рукавом пот со лба. Медленным шагом они двигались обратно к железнодорожной станции. Увиденное и услышанное в госпитале никак не выходило у Олега из головы. Ему казалось невероятным, что мир вокруг продолжал жить своей жизнью. Навстречу, на ходу обсуждая телесериал, прошли две одетые по-летнему откровенно девчонки, на платформе пожилая женщина кому-то громко жаловалась по мобильному на ленивого мужа, не способного покрасить на даче забор, усталый рабочий в мокрой от пота спецовке вел неравную борьбу с зарослями борщевика — и никто из них не задумывался, что война, о которой писали в Интернете и говорили по телевизору, война, которой люди если и интересовались, то разве что как болельщики ходом футбольного матча, происходит не где-то далеко, а совсем рядом.

— Скажите, а вы часто ездите в госпиталь с помощью раненым? — спросил Олег.

Ирина, всю обратную дорогу смотревшая в телефон, встрепенулась:

— Каждую неделю. Наш волонтерский центр сейчас в основном занимается ранеными и беженцами.

— А раньше? Ну... до войны?

— Помогали пенсионерам, инвалидам... Мой папа был инвалидом, — вдруг сказала Ирина. — Попал в автокатастрофу. Так и привыкла: сначала сидела с ним, потом пошла в волонтеры.

Внутри у Олега что-то торкнуло, и следующие слова, которые он произнес, были совсем не теми словами, какие он мог бы ожидать от самого себя еще утром:

— А к вам можно вступить? Стать волонтером?

На лице Ирины впервые за день появилась улыбка.

— Мы будем очень рады.

Наблюдатель

Юрий Валентинович знал в лицо всех своих пассажиров. Это не составляло труда: не так много людей пользовалось пригородным поездом, который ранним утром отправлялся из отдаленного городка в областной центр, а вечером в противоположном направлении.

Билетер — не напряжная работа для пенсионера. Даже комфортная с тех пор, как появился блестящий и стремительный РА-2 — «рельсовый автобус второй модели». Он заменил прежний тепловоз, тащивший замусоренные, с изрисованными стеклами и жесткими сиденьями вагоны времен позднего социализма, — летом в них было всегда жарко, а зимой зябко.

Каждая утренняя поездка начиналась одинаково: с очереди на перроне. Продавая билеты, Юрий Валентинович вглядывался в лица, словно проверяя, на месте ли тот или иной пассажир. Трое мужчин, работавших в соседнем поселке на кирпичном заводе, две женщины с рыбокомбината в другом поселке, врач из деревенской амбулатории... С апреля по октябрь к ним прибавлялось большое число дачников, таких же пенсионеров, как он сам; груженные рюкзаками или сумками на колесах, они заполняли весь поезд, обсуждали погоду, семена, сыновей и невесток, дочерей и зятьёв, снова погоду, а потом один за другим выходили, хватаясь за поручни при спуске на платформу. Летом вместе с ними можно было увидеть внуков.

Снова и снова одни и те же люди садились в поезд, и, обходя три вагона, Юрий Валентинович чувствовал себя капитаном корабля, вместо морских волн плывущего по надежным рельсам. Краем уха он вслушивался в разговоры пассажиров, а опытный взгляд вылавливал в их внешних обликах штрихи, позволявшие точно угадать, что творится на душе того или иного человека. По сбившимся набок прядям волос Юрий Валентинович понимал, что сегодня работница рыбокомбината то ли проспала, то ли закрутилась, собирая дочку в школу, и не успела сделать всегда аккуратную прическу. Слушая мужиков с кирпичного завода, на повышенных тонах обсуждающих городского главу, следил, не краснеет ли лицо одного из них. Это значило, что пассажир успел с утра немного выпить и скоро перейдет на нецензурную лексику, и Юрию Валентиновичу придется сделать ему замечание.

Спустя час движения состав пустел — вместо дач и поселков начинался заболоченный лесной массив, тянувшийся до самого горизонта, и лишь изредка поезд тормозил возле покрытого мхом бетона остановочных пунктов. Когда-то здесь шумели поселки, возникшие вокруг торфоразработок, теперь же едва теплилась жизнь, и взять или высадить пассажира на одной из таких платформ было целым событием. И Юрий Валентинович позволял себе присесть и достать сборник кроссвордов, лишь изредка поглядывая на единственного оставшегося пассажира — студента, высокого черноволосого юношу, погруженного то в конспекты лекций, то в книги по юриспруденции, то в ноутбук, а порой просто дремавшего в наушниках. Поезд продолжал мчаться по среднерусской равнине, и уединение не прерывалось долго — лишь за полчаса до областного центра начинался другой ряд оживленных поселков и дач. Так продолжалось изо дня в день, из месяца в месяц, пока в вагоне не появился новый пассажир.

* * *

Девушка ждала поезд, кутаясь в летний плащ, — утро первого сентября выдалось на удивление прохладным. Худощавая и остролицая, она немного подпрыгивала на месте, но не столько от холода, сколько от нетерпения. Всматриваясь в тормозящий поезд, она не знала, что билетер уже отложил кроссворды и с интересом изучает ее. За все годы работы Юрия Валентиновича лишь три раза люди заходили или выходили на этой остановке. Как правило, здесь не было ни души, кроме разве что птиц, облюбовавших верхушки берез.

— До города, пожалуйста. — Девушка оплатила билет спокойно, как будто делала это каждый день. Затем села и уставилась в окно с каким-то жадным нетерпением в глазах — и так и сидела до конечной.

Вечером, когда поезд заполнился усталыми людьми, спешащими домой в пригород, она появилась снова и вышла на той же остановке, где зашла утром. «Видимо, тоже студентка, — подумал Юрий Валентинович. — Вот уж не думал, что в этом медвежьем углу живет кто-то молодой».

Так и пошло: каждым утром девушка садилась в поезд и читала либо смотрела в окно — пока на восьмой или девятый раз ей не наскучил пейзаж и она не скользнула взглядом по юноше на другом ряду. Он как раз уткнулся в толстый учебник по философии.

— Извините, вы же тоже учитесь в Университете имени Пржевальского?

Юноша вздрогнул, когда девушка к нему обратилась.

— Мне кажется, я видела вас в столовой.

— Да, учусь на юридическом факультете.

— А я на педагогическом.

Спустя пятнадцать минут разговора выяснилось, что ее зовут Катя, а его Сергей, что она первокурсница, а он уже перешел на второй, что некоторые преподаватели у них одни и те же, в частности историк и философ, и что этим поездом они ездят в город каждый день. Катя и Сергей говорили и говорили, их громкие голоса заполняли вагон, а Юрий Валентинович, сидя в другом конце, смотрел на них поверх кроссвордов и улыбался. У каждого из его пассажиров была своя история жизни, но впервые две истории переплетались у него на глазах, и, что скрывать, наблюдать за Катей и Сергеем было гораздо интереснее, чем гадать, какое слово из семи букв может означать компьютерную программу для обработки информации.

Обратный вечерний поезд они уже ждали вместе и сели напротив друг друга. Когда Катя вышла, Сергей помахал ей в окно, а потом так и не вернулся к чтению учебника.

На следующее утро Катя сразу села рядом с Сергеем, и это повторилось и на послеследующее, и через неделю, и через месяц. Сергею не досталось места в общежитии, и он мало общался с сокурсниками, так как не мог по вечерам оставаться в городе, Катя и вовсе окончила малокомплектную сельскую школу, где было четыре человека в классе, — и теперь они не могли наговориться. Юрий Валентинович, невольный слушатель их диалогов, узнавал то о преподавательнице по фамилии Данченко, «самой требовательной и с самой плохой в мире памятью», которая присылала задания в ночь перед семинаром и пыталась спросить домашку для другой группы, то об американском сериале про потусторонних монстров, безумных ученых и девочку с номером вместо имени.

Спустя три месяца Катя и Сергей входили в вечерний поезд, держась за руки, а когда он тормозил у Катиной остановки, их прощальные объятия длились так долго, что девушка едва успевала выскочить на перрон до закрытия дверей.

В январе они появлялись в поезде редко: наступила сессия, и студентам было незачем ездить в университет каждый день. Но в один из этих дней они сошли на Катиной остановке вдвоем, а утром вместе ввалились в поезд, счастливые и раскрасневшиеся. Сергей что-то шептал Кате на ухо, а она смеялась, а затем притянула его к себе и поцеловала в губы. «Жаль, твои родители вернутся уже сегодня», — донесся до Юрия Валентиновича обрывок фразы, и он понял, что прошедшую ночь эти двое провели наедине.

После этого они чаще целовались, чем разговаривали, даже в вечернем поезде, полном других пассажиров. Однажды сидящая напротив пожилая женщина закатила громкий скандал, утверждая, что в ее время молодежь не была такой распущенной. Когда через три остановки она вышла, ворча, Сергей и Катя только захихикали ей вслед.

Юрий Валентинович не делал им замечаний — он-то помнил, что точно так же терял голову, забывая обо всем вокруг, в объятиях своей будущей жены Маши. Давненько было дело, больше сорока лет назад. Самой Маши уже нет на свете, а он все еще помнит, как они целовались прямо в автобусе по дороге в техникум, а тогдашние бабушки точно так же возмущались и читали нотации.

Он тоже мог бы многое сказать, когда Катя садилась Сергею прямо на колени, вытягивая ноги по всей длине пассажирского сиденья, а руки юноши откровенно гладили ее грудь через блузку, но даже в такие моменты Юрий Валентинович предпочитал оставаться молчаливым наблюдателем. В конце концов, молодые имеют право на свое счастье, и, кроме него, в вагоне уже никого нет — а его они явно принимают за предмет интерьера. Да и высказанное замечание ни к чему бы не привело: влюбленные просто продолжили бы в том же духе, перейдя в соседний вагон.

Однако учеба брала свое, и в другие дни Сергей помогал Кате готовиться к семинару, или они оба сосредоточенно читали конспекты — но всегда сидя рядом. Бывало, что Катя пропадала на неделю, и тогда Сергей большую часть поездки говорил с ней по телефону и каждый раз повторял:

— Сейчас еду мимо твоей деревни. Выздоравливай скорее!

И когда Катя выздоравливала, все повторялось снова: поцелуи, разговоры, подготовка к занятиям, объятия, разговоры, поцелуи. И точно так же Юрий Валентинович продавал им билеты, а потом удалялся в другой конец вагона, откуда слышал многое, что ему не предназначалось: жалобы на преподавателей, порой матерные, обсуждение книг и сериалов, мечты Кати о трех детях... Постепенно он перестал вслушиваться. О чем бы ни говорили влюбленные уже второй год, поезд продолжал свой путь сквозь леса и болота, и Юрий Валентинович думал, что для этих двоих он точно едет в долгую и счастливую совместную жизнь.

* * *

Был хмурый и дождливый ноябрьский понедельник, и большинство пассажиров залезали в поезд с крайне недовольными лицами. Недовольным был и Сергей — одной рукой протянув Юрию Валентиновичу деньги за билет, другой он держал телефон, по которому вел напряженный разговор.

— Нет, приеду один. Так получилось. — Далее следовала длинная пауза, в течение которой Сергей слушал невидимого Юрию Валентиновичу собеседника. — Я сам думал, что она согласится, но кто же знал, что ей дороже ее дурацкие принципы? Все разрушить — и ради чего! Ради прозябания в этой дыре! — Вновь пауза. — Слушай, я не думаю, что получится. Мы все обговорили... И никогда еще я так не ошибался в человеке. Целый год все было здорово... целый год!

В это время поезд затормозил у следующей станции, и Юрий Валентинович отвлекся, продавая билеты входящим.

Он так и не узнал, о чем шла речь: Сергей уже не говорил по телефону, а закрыл глаза и слушал музыку в наушниках.

Дождь продолжал лить, пейзаж за окном сливался в сплошное серое пятно, а поезд бежал по рельсам, не обращая внимания на погоду.

Катя, как обычно, поднялась в вагон, но не радостно ждущая встречи с Сергеем, а грустная и подавленная. Медленно, словно для этого требовалась отдельная храбрость, она подошла к сидящему в наушниках Сергею и опустилась на противоположное сиденье, как вдруг он встал и быстрым шагом прошел в другой вагон. Юрий Валентинович от удивления едва не сел мимо сиденья. Катя спрятала лицо в ладонях — наверное, беззвучно плакала.

«Должно быть, поссорились», — подумал Юрий Валентинович, и на душе у него стало так же уныло, как за окном. Вот о чем был телефонный разговор Сергея — о Кате, это на нее он кому-то жаловался! Но как так? Юрию Валентиновичу вдруг захотелось встать и догнать Сергея — тот никуда не денется, в РА-2 всего три вагона. Но кто он такой, чтобы вмешиваться в чужую жизнь и пытаться кого-то воспитывать? Сами разберутся. В конце концов, и он до женитьбы ссорился с Машей, и его дочь однажды думала развестись с мужем. И Юрий Валентинович остался где был. Лишь когда зашли новые пассажиры, он был вынужден пройтись по всем вагонам и обнаружил, что Сергей занял крайнее место возле двери в кабину машиниста и спит в наушниках — или делает вид, что спит. Юрий Валентинович не стал его будить, и, когда поезд остановился на конечной станции, Сергей и Катя вышли по отдельности — она сразу, а он спустя несколько минут, словно специально выждав время.

Ни на вечернем рейсе, ни утром Сергей не появился. Катя точно так же вошла в поезд и обошла все три пустых вагона, прежде чем сесть, а когда села, то неотрывно смотрела в одну точку, будто серость за окном могла чем-то заинтересовать.

Это повторилось на следующий день, и еще, и еще. Снова и снова Юрий Валентинович продавал Кате билет, снова и снова смотрел на нее с сочувствием, но она оставалась погруженной в переживания, и ему ничего не оставалось, кроме как вздохнуть и в очередной раз приняться за разгадывание кроссвордов.

На шестой день тишину в вагоне прервал громкий всхлип — и словно взорвал изнутри душу Юрия Валентиновича. Он больше не мог наблюдать безучастно.

Катя плакала, сжав в руке мобильный, и через ее плечо Юрий Валентинович увидел фото на экране. Очевидно, оно было сделано прошлым летом: Катя прижалась к груди Сергея, а он одной рукой обнимает ее за плечо, а другую вытянул, делая селфи, за их спинами сверкает на солнце зеленая листва и синеет кусок речки или озера, и оба они улыбаются.

— Что случилось? — глухо спросил Юрий Валентинович, заставив Катю вздрогнуть. — Где ваш... — он на миг запнулся, не зная, как назвать Сергея, — спутник?

Девушка смотрела на него заплаканными глазами — пристально, как никогда не смотрела до этого, — и молчала, а на ее лице медленно появлялось понимание, что все это время, больше года, у ее отношений с Сергеем был непрошеный свидетель.

— Он уехал, — наконец сказала она. — Решил перевестись в московский институт.

«Так вот о чем Сергей говорил тогда по телефону», — сообразил Юрий Валентинович. Но многое все еще оставалось непонятным.

— Это же не навсегда. Он может вернуться.

Катя покачала головой:

— Он мечтает о большой карьере — стать адвокатом или юристом в крупной фирме. Он просто не захочет возвращаться. — Ее голос дрогнул. — Я просила его остаться, говорила, что хорошую работу можно найти и здесь, но он не слушал, все время повторял, что не хочет, как его родители, всю жизнь горбатиться за копейки в жопе мира... И звал ехать с ним.

— Но вы не поехали?

— Нет. — Ответ явно был для Кати как само собой разумеющееся.

Юрий Валентинович не ждал дальнейших пояснений, но, похоже, девушке было необходимо выговориться, и откровенный разговор с почти незнакомым стариком не казался ей странным.

— Я никогда не думала уезжать, я собираюсь стать учителем. Знаете, сколько в моей школе было учителей? Всего двое, и они учили нас всем предметам. Сорок человек из пятнадцати деревень, разных возрастов, и, если бы не они, школы в окрестностях совсем бы не осталось. Ее и так грозят закрыть, им обоим уже за шестьдесят, детей вот-вот станет учить некому. Разве это хорошо, когда никого не осталось — все уехали в город? А все уедут, потому что не смогут возить детей в школу за многие километры.

На это Юрию Валентиновичу возразить было нечего: хотя он сам и проработал большую часть жизни на единственном заводе у себя в городке, но его дочь уже давно жила в Питере, и своих внуков он видел только три раза, когда выбирался туда в гости. С другой стороны, если есть возможность добиться лучшей жизни, почему нет? Когда еще стоит предпринять попытку переехать в крупный город, если не в молодости?

— Я не знаю, — честно сказал он, хотя вопрос Кати был скорее риторическим. — Но я видел, что вы любили друг друга. И что теперь?

— Любила. — Катя еще раз посмотрела на фото в телефоне, но на этот раз в ее взгляде была злость. — А он любил не меня, а свои мечты. Сказал, что я дурочка и угроблю свою судьбу... Это мы еще посмотрим.

Она двинула рукой по экрану, а затем резко и решительно вдавила палец в возникшую на экране надпись «Удалить».

— Я больше никогда так не обманусь.

Юрий Валентинович покачал головой. Он хотел сказать, что не стоит так решительно рвать связи, что стоит дать Сергею второй шанс, общаться по переписке, может быть, навестить его позже, — но поезд тормозил, на перроне ждали пассажиры, а значит, пора было возвращаться к своим обязанностям.

— Надеюсь, вы все же будете счастливы.

В ответ Катя только скривилась.

За окном мокрыми хлопьями повалил снег, первый в этом году, но всегда любивший зиму Юрий Валентинович не был ему рад. На душе было тяжко, словно он заблудился в одном из многочисленных болот своего родного края и никак не мог выбраться.

Когда поезд остановился, он вышел на перрон, подставив голову и плечи снегопаду, и долго смотрел вслед уходящей Кате. Сердце Юрия Валентиновича сжималось от боли. Может быть, это он виноват, что не поговорил с Сергеем, когда была возможность? Но послушал бы тот чужого старика, если даже любимую девушку не послушал?

Юрий Валентинович смутно чувствовал, что финала этой истории так и не узнает. Он не знал, что через полгода разразится коронавирусная пандемия и его настойчиво попросят уволиться и самоизолироваться у себя дома. Не знал, что Катя не вернется в родную школу учительницей, так как ту скоро закроют — не из-за возраста учителей или недостатка учеников, а из-за обветшалости здания. Не знал, что Сергей в Москве будет тысячу раз жалеть о сказанном, но так и не попробует позвонить или написать Кате из-за пресловутой мужской гордости.

Все это предстояло в будущем, а сейчас Юрий Валентинович стоял на перроне, и ему оставалось только наблюдать, как за пеленой снега исчезает Катя, а вместе с ней исчезают из поля зрения дома, автомобили, деревья... Казалось, весь окружающий мир желал скрыться от мысли, что даже любовь не всегда способна заставить человека изменить принятое решение.