сад (nothing compares to you)
Прямо за домом участок земли, поделённый на сектора.
Я там с ранней зари, потому что пришла пора,
потому что весна,
потому что момент настал,
потому что мне 30 лет — пожалуйста, пьедестал.

Справа, у яблони, я закопал себя-циркача:
Яркий костюм, косая сажень в плечах,
Тот я дружил бы с медведями, глотал бы огонь,
Тот я был бы совсем другой —

Искромётные шутки, волшебные фокусы.
Я кладу себя в землю, и вырастают крокусы.

Там, у забора, я закопал путешественника-себя.
Картинки меняются — так города рябят:
Вот пустынные степи, вот спины льдин.
Я слово «Рейкьявик» не выговорю, а он по нему ходил,

Весь мир ему дом, каждому дому он друг.
Я кладу себя в землю, чтобы пророс бамбук.

Возле сарая я закопал себя-победителя:
Тот я хорош, успешен и бдителен,
С карьерой блестящей, как чайник, сбросивший накипь.
Я кладу себя в землю, и расцветают маки.

–
Пустые коконы, куколки, сказочный мой десант,
Несбывшиеся мечты, неудавшиеся чудеса.
Мама мне говорила: «Когда вырастешь, сможешь стать, кем захочешь».

И вырос сад.

тайник
Представь: есть что-то вроде большого склада, пыльного чердака,
Идеальное место для тайн — каждого любопытного дурака
(Вроде нас с тобой) заинтересует.
Не знаю, как оно появилось — может, и было-то тут всегда,
Может, опять проделки того, о ком не положено всуе.
И неважно. Просто представь: они лежат там в ящиках, в ложе из ваты —
Слова и вещи, не нашедшие адресата.
Бесконечные непереданные приветы,
Раздавленные конфеты
в пёстрых фантиках,
часики,
бусики,
кольца разной величины.
Сны.
Телеграммы.
Колыбельные, не услышанные от мамы.
И миллионы слов:

«Не выключай, я боюсь темноты».

«Я вчера бежала за незнакомцем. Со спины подумала — это ты».

«Купи сахар, всё равно идёшь мимо продуктового магазина».

«Я родила тебе сына. Назвала Максимом».

«Когда ты не бреешься, ты выглядишь как пират».

«Прости меня. Я виноват».

Все слова нумерованы. Лежат по своим разделам.
Здесь уютно и чисто, но почему-то мыши.
Вчера особенно сердце болело
От простого:
«Я люблю тебя».
                Жаль, что ты этого не услышишь.


«продолжение твоей руки»

Мы встречаемся, когда в загустевших июньских сумерках начинают сверкать зарницы —
Ты идёшь мне навстречу вверх по Орджоникидзе:
Немножко нелепая, поверх лёгкого платья мужской пиджак.
И мои руки отныне мне больше не принадлежат.
Они хотят прикасаться к тебе,
К твоей спине,
Губам и коленным чашечкам,
Чаще,
Чем постоянно,
Поправлять твои волосы,
Сжимать запястья.
Это ведь счастье.
Я знаю, что будет счастье.
Что бы ты ни решила,
Теперь ты Шива,
Потому что мои руки — твои, они уже прирастают к твоим лопаткам.
Там могли быть крылья.
Но, знаешь, в жизни никогда ничего не бывает гладко.