Каллистрат — хороший воин

   Иностранец

То ли по странному стечению обстоятельств, то ли в угоду собственной фантазии, Каллистрат оказался с другой стороны земного шара, где и обосновался.

Американское житие, супротив прежнего, сложилось для него куда более приятно. Каллистрат жил теперь без забот, не тужил, бражничал, в ус не дул и плавился куском российского сыра в заморском масле.

Четверть века плавился. Так бы и помер счастливым американским дедушкой, да спохватился вдруг, отринул плотские утехи и затосковал по родному дому.

Семь дней тосковал — ни ел ни пил. А когда уж совсем невмочь стало, забрался Каллистрат в самолет, притулился у окошка, сложил на коленях руки и устремился душой и телом в Россию.

    Полет

Самолет с разбегу взмыл в небеса и полетел так высоко и так быстро, что звезды в глазах Каллистрата замелькали, а в ушах засвистел ветер.

И все же, как ни быстро рассекал атмосферу самолет, Каллистрату казалось, что дольше лететь уже невозможно.

Время потянулось и Каллистрат погрузился в созерцание пространства за окном самолета.

Сколько ни летал Каллистрат, всегда смотрел в окошко и дивился— какая Земля большая да круглая. Наблюдал белые поля облаков далеко внизу и горы иссиня-черных грозовых туч, что вырастали выше самых высоких небоскребов Америки.

А когда самолет падал в воздушную яму, Каллистрат истово молился и видел, как ангелы, а может быть его умершие родственники, поднимали самолет к звездам на собственных крыльях…

Стюардесса в синем костюме поила Каллистрата русской водкой и кормила улитками. От «живительной влаги» наш путешественник никогда не отказывался, а за отсутствием нормальной человеческой пищи, Каллистрату пришлось цедить между зубов склизких моллюсков.

Легкая приятность в голове от выпитого отодвинула неприятное впечатление от съеденного на второй план. Времяпровождение в верхних слоях атмосферы стало казаться ему чем-то обыденным…

Каллистрат закрыл глаза и в темноте свалился с заоблачных высот в исторический сон.

    Сон

Сабля— в крови, все вокруг— в крови и голова боярина лежит возле ног… Заслышав шорох за спиной, Каллистрат— стрелец обернулся, стиснув рукоять сабли липкой рукой.

Женщина перед ним стояла едва жива. Черная парча золотой канителью расшита. Белое лицо. Ужас в глазах… Рядом отрок десяти лет, исподлобья смотрит.

-Кто ты?

-Каллистрат я… А ты кто будешь?…

-Наталья Кирилловна… А это -Петр… сын мой…

Стрельцы, одуревшие от крови, ввалились в палату раздувая ноздри…

-Вот они!…

Десятник шагнул вперед, отвел руку с саблей для взмаха и… сел, разрубленный надвое, на каменный пол.

-Не тронь!… Каллистрат вытер о камзол саблю и спрятал в ножны.

-Не они виноваты. Братьев ищите…

Днями и ночами рыскали стрельцы по Москве и пределам столицы.

Рыскали, покуда не отыскали двух братьев Натальи Кирилловны.

Отыскав, предали их лютой смерти.

Бросили с крыльца на копья и порубили на куски саблями…

Измучив себя насилием, шатались стрельцы по Москве.

Ничего более не жгли, никого не резали. С ног валились и засыпали мертвецким сном.

Отоспавшись и словно морок с себя стряхнувши, вернулись стрельцы к мирным занятиям, кто к — ремеслу, кто к— торговле, кто к— бражничеству…

Возмужав и наполнившись царственной силы, Петр одолел, наконец, нелюбимую сестру. Усмирил всех зловредителей, кого — посулами, кого— пинками сапога царского и сел на Москве самодержцем.

А тут война началась со шведами.

-Позвать мне сюда стрельца, того самого, что жизнь мою спас и — моей матушки!…

Каллистрата в питейном доме отыскали, к царю привели и пред грозны очи поставили.

Обнял Петр ручищами своего спасителя, облобызал троекратно и нос отворотил…

-Бражничаешь?…

-Бражничаю…

-А пойдешь ко мне, Каллистратушка, в Преображенский полк служить?… И сыт, и пьян и нос в табаке будешь!…

-Пойду. Как не пойти!… и Каллистрат блеснул слезой на радостях.

Вот и схватился наш Каллистрат со шведом под Нарвой.

Сабля его сверкала без устали и на солнце, и при луне.

Дрался он отчаянно, смерти не боялся.

Нарву отстоял по колено в крови… За то и красными чулками пожалован был…

И под Полтавой Каллистрат отличился в военном искусстве, как не всякий сумеет.

Не всегда — сабля, иногда хитрый ум да смекалка куда большую пользу принести могут. Переоделся Каллистрат в мундир шведского капитана, прополз меж редутами во вражеское расположение и взял в плен трех генералов. Пленных веревками опутал и к царю привел.

За такую доблесть Петр пожаловал Каллистрату исподнюю рубаху, самодержавным потом пропитанную и серебряный

горжет прапорщика.

Знамя— в левой руке, сабля— в правой, швед— под ногами поверженый. Так и воевал.

Думал еще Каллистрат самого Мазепу изловить, да царю в качестве подарка доставить… Долго бегал он за Мазепой, аж до самой туретчины пятки гетмана сверкали.

Не догнал Каллистрат предателя. Утек Мазепа в Константинополь от него.

    Прибытие

Из аэропорта Каллистрат, под воздействием исторического сна, прямиком отправился на призывной пункт.

На двери военного комиссара латунные скобы крепко держали за четыре угла суровую, табличку «Полковник Алексеев П.»

Каллистрат толкнул дверь, и… аккуратно закрыл ее за собой.

-Каллистратушка!… Явился наконец!… Все бражничаншь?

-Бражничаю…

-А пойдешь ко мне в Гвардейский полк особого назначения служить!?… Без тебя, сам понимаешь, не управимся мы!..

Полковник Алексеев П. поставил ручищу локтем на стол, кулаком вверх и стал разгибать пальцы, начиная с большого…

Кто по колено в собственной крови выстоит и жив останется?!…
Кто трех генералов за раз повязать может?!…
Кто иуду, наконец, поймает и на аркане сюда приведет?!…

 Так пойдешь?!…

-Как не пойти!… Каллистрат блеснул слезой на радостях…

Распрощавшись с комиссаром, Каллистрат сел в бронированный поезд и отправился туда, где без него уж точно никак не обойдутся.

За окном бронепоезда стемнело и заморосило заунывно,

словно бы — навсегда.

— Займи, но выпей… вспомнилось и захотелось вдруг Каллистрату, как оно прежде бывало.

 Но, все это — в прошлом и… — потом как-нибудь.

С сегодняшнего дня у Каллистрата — Великий пост…

И летит бронепоезд над Русской равниной, под звездами…

Под стук колес… один вопрос… — Спешишь куда?…

Под стук колес… один ответ… — Туда туда… туда туда…

 Оставной солдат Василий Чухлома и разбойники

Дед Василия Чиркина родился, пожалуй — в самой маленькой деревеньке, какие только бывают. Одинокий двор за плетнем в пять аршин. Десятина поля. Вот и вся деревня. Деревня та давно уж всеми забылась, затерялась и ушла в землю, где-то в Чухломском уезде. «Чухломой» деда прозвали уже на Волге.

Прозвище это не пристало ни к его дочерям, ни к — его сыновьям, а перешло по наследству одному внуку Ваське.

год 1872 — 1873

Тобольск

События, о которых пойдет повествование ниже, произошли приблизительно в вышеуказанные годы.

Среди прочих солдат, расформированного пятого батальона Тобольского пехотного полка, Василий Чиркин, на первый взгляд, ни чем особенным не выделялся.

Его плоская физиономия казалась плохо нарисованной.

Нарисованной так себе, без вдохновения.

Глаза, нос, рот… — все детали на лице, вроде бы перечислены, а чего-то не достает… Нет, как будто, замысла художника.

Все у Василия какое-то — никакое, словно недорисованное и смазанное слегка ластиком. Не за что взгляду зацепиться.

Роста Василий Чиркин был среднего.

Шинель, китель, шаровары, все висело мешком. Движения неспешные, Голос — тихий. В общем — ничего примечательного в его облике не было.

Не было и намека, на таившуюся в нем, редкого дарования силу. Силу задремавшую, но — некрепко, вполглаза.

Случалось, кто-то мог видеть, как Василий успокаивал зарвавшегося бузотёра, без лишних слов. Обиду Василий не терпел и «ломил» противника мгновенно — Чух!… и с «копыт долой».

Как сам Василий про себя говорил, — прозвище Чухлома он получил еще в детстве, именно — за свои проворство и ухватку в драке.

С того дня, как Василию Чухломе забрили лоб, минуло 12 лет.

Отпуск без срока заслужил он себе верой и правдой. Теперь — все.

Штык в землю. Домой! На Волгу.

-Как там?… Мать, еще при нем померла от родильной горячки. Отец… Жив ли? — Одному Богу известно. Братья… Те должны уж вернуться с государевой службы, если живы, конечно.

Ярославский купец Арсений Федоров поторговал в городе на славу и теперь собирался в дорогу.

Что хотел, то продал, что было нужно — купил.

Глянуть со стороны на Арсения — свой глаз усладить, и душу порадовать….

Щеки румяные — наливными яблоками, без единой червоточинки. Губы пунцовые сложены бантиком, карамельку посасывают. Рыжими кучеряшками борода, волосок к волоску, заботливой рукой уложена. Шуба пепельно-серая до пят… Словно с лубочной картинки купец сошел.

У Арсения в обозе — и песцы, и соболя…, и золотишко самородками по мешочкам разложено и надежно припрятано.

Кушаки, кафтаны, чулки,… фарфор, табак, шелка китайские… Много у Арсения всякой драгоценной и редкой всячины…

Ехать тысячи верст по Сибирскому тракту — мероприятие, знаете ли, весьма рисковое. Без охраны — никак нельзя! А кого просить и деньги немалые платить?! А тут Василий Чухлома сам напросился в попутчики.

О Чухломе, купец кой-чего полезного для себя слышал, в узком кругу, так сказать,… краем уха.

 Экая выпала удача ему! -Поехали!…

Государева дорога— бесконечная, как и небо само.

Лес, земля — все под снегом. Все застыло. Все Замерло.

С высоты, где когда-то птицы летали, холодно и бесстрастно смотрят снежные ангелы.

Позади уже месяц пути. Тысяча верст. Впереди еще— столько же.

Лошади резво бегут, сани скользят. День безветренный, ясный. Василий на облучке, вожжи держит умело, не натягивает попусту. Купец Арсений укутался в шубы, о чем-то поет себе тоненьким тенором. Сани скользят, темнеет быстро.

Сидор Павлов — разбойник известный. Снаружи — страшный. Телом, натурально— сундук с оглоблями. На сундуке — кочан в лисьей шапке. Ноздри рваные, рот— щелью от уха до уха, глазки угольями горят из преисподней.

А внутри разбойник — и того страшней. На его черной совести — не менее трех десятков загубленных душ. Промышляет Сидор на главной Государевой дороге. Сибирский Тракт ветвится и тянется на тысячи верст — до самого горизонта и дальше. Есть где поживиться лихому человеку.

Залаяли собаки, показались избы. Василий все правильно рассчитал.

Успели до жилья засветло добраться. Деревня — десяток дворов. Крайняя изба самая большая. Пятистенок. Попросились переночевать.

За стеной шумно. Мужики пьянствуют. Ну, это ничего. Пошумят и перестанут. Василий отправился смотреть место для ночлега. Потрогал печь— остывает. Подкинул дров, лавки сдвинул поближе к печи. Купец Арсений в санях на дворе дожидается. Добро стережет.

Шум за стеной стих. Василий забеспокоился, на двор поспешил.

Что там?!…

А там — четверо мужиков купеческое добро к рукам прибирают. Уже шубу развернули, где мешочки с золотыми самородками надежно припрятаны. Самый страшный из разбойников, злодейски осклабившись, руки тянет к шее купца Арсения. Руки, что две оглобли с железными крючьями вместо пальцев.

Купец едва жив, рот для крика открыт…

Василий тенью скользит к разбойникам…без единого звука.

Чух!… Чух!… Сломил, одного за другим, — всех четверых. Те и опомниться не успели. Недаром он Чухломой прозван.

Чух! И — с «копыт» долой. Чухлома и есть.

Связал накрепко Василий разбойников и сложил дровами в сенях. За всю ночь глаз не сомкнул. Стерег.

Утром, изъял у хозяина подводу— за пособничество, погрузил пленников и — в путь. Гостеприимный хозяин, убоявшись Василия пуще любых злодеев, с радостью подводу свою отдал. А впридачу— хлеба с поклоном, масла, сметаны, солонины кадушку, да — вяленых карасей… Дорога-то длинная.

Купец Арсений на облучке пристроился, сам свое добро везет. Чухлома, на хозяйской подводе везет разбойников. В городе Василий сдал душегубцев в ближайший полицейский участок.

Принимать разбойников примчался, на всех парах, сам обер-полицмейстер. Он так заспешил, на радостях, что своими ногами прибежал в околоток, не дождавшись пока кучер лошадей запряжет.

Сидора Павлова, по всем приметам, сразу признал.

Какой Злодей, наконец-то, пойман и содержится у него под стражей!

Теперь обер— полицмейстера ждут скорое повышение по службе, генеральские эполеты и орден. Тут или Анну — на шею, или Владимира — на грудь. И то, и то — прекрасно!

От такой изумительной перспективы обер— полицмейстер душой воспарил, и «поплыл» едва устояв на ногах.

Однако устоял, поймал Василия в объятья и наградил генеральским поцелуем… — Чмок!…

-Братец!… послужи у меня урядником… Вон какого упыря изловил?!

Что скажешь?…

Тело Василия, по старой привычке, вытянулось во фрунт…

-Премного благодарен! Рад стараться! Не могу послужить урядником, Ваше превосходительство! Мне бы домой. 12 лет не был.

-Жаль, жаль… Обер-полицмейстер все не выпускал Василия из объятий…

-Экий был бы у меня удалец!… Он отстранил Чухлому на вытянутые руки…

-А с виду-то и не скажешь… мужик-мужиком. Абы что, а не — герой. Ну, что ж, ступай, братец. С Богом!… и его превосходительство снова наградил Василия генеральским поцелуем. Теперь уже — в макушку.

Притянул голову Василия к своей груди и чмокнул…

И снова в путь. Василий на облучке, купец Арсений в шубы укутался.

Дорога длинная. День за днем, ночлег за ночлегом…Промышляющие разбоем мужики, глядя на невзрачного Василия, не верили, что перед ними тот самый Чухлома, — что Сидора Павлова голыми руками взял и зарились на чужое добро. А зря не верили, и зря зарились. Чухлома вязал веревками разбойников и сдавал становым приставам с рук на руки.

Василий доставил купца, как и договаривались, до самого Ярославля. Все добро — в целости и сохранности, как думали поначалу. Однако, вскоре выяснилось, что — не все в целости, и не все в сохранности… Золотишко пропало— мешочки с самородками.

Воз перевернули, шубы перетряхнули, а мешочков с золотыми самородками так и не нашли.

Повздыхал Арсений, обнял своего спасителя и на прощанье шубу подарил, песцовую — с плеча.

На попутной подводе добрался Василий до родного села.

Недалеко оказалось.

В Покровском, отставного солдата Василия Чиркина признали. Обнимали, целовали, кормили, поили…

Рассказали Василию, что отец его помер давно, а братья — с государевой службы так и не вернулись.

Зацепился Василий за родную землю. Осел окончательно.

Дом родительский поправил, подлатал, подколотил где надо…

Женился.

Жена в доме— душа, Сам Василий — защита и голова, детишки пойдут — надежда на внуков и правнуков.

Упал Чухлома в снег. Руки раскинул, звезды считает…

-Одна, две, три….четыре… глаза закрыл. Ну, где еще так хорошо…

   Послесловие.

Василий Чиркин — отчим моего прапрадеда.

Так что история эта вполне правдивая, а если я и приврал где,

то совсем немного — самую малость.