«Сиротой жизни был этот дивный философ-художник, больше чем кто-либо изведавший, что такое “людское непонимание”. Он не видел похвал, не видел, что творчество его кому-нибудь нужно. Он предлагал себя, свои богатства, он готов был одарить людей храмами и дворцами, он ничего не просил за это; он молил только, чтобы ему давали выявляться, чтобы освобождали его от бремени вдохновения… Но он был гоним, гоним злобно. Пресса отличалась в первых рядах: уничтожить, растоптать этот чудный дар, не дать ему жить! Михаил Александрович кротко сносил удары. Душа его была чиста, как кристалл. У него не было ни злобы, ни мелкости. Но как часто бывали горьки его глаза!» –— писал Константин Коровин о своем друге Михаиле Врубеле.

Врубель родился в Омске в семье боевого офицера, который прошел Крымскую войну, а в мирное время работал военным юристом Мать –— дочь декабриста Басаргина, умерла рано, отец был переведен из Омской крепости в Астрахань, а позже переводился уже из одной крепости в другую.

Рисованию Михаил обучался с детства, и в 1880 году стал вольнослушателем Петербургской Академии художеств. Кроме того, частным образом занимался в мастерской Павла Петровича Чистякова.

Академию не удалось закончить. Осенью 1883 года по рекомендации Чистякова профессор Прахов пригласил Врубеля в Киев для реставрации Кирилловской церкви XII века. Когда Михаил Александрович приехал в Киев и начал работу, стало понятно, какой это мощный дар.

Прахов отправил его в Венецию для изучения памятников византийского искусства, а также написать на цинковых досках четыре алтарных иконы.

Врубель впервые писал на цинке: краски скользили, писать было сложно, и он обратился к Прахову за советом. Проконсультировавшись в Киевском университете, Адриан Викторович ответил, что цинковый лист нужно слегка протравить слабым раствором соляной кислоты.

После этого Врубель блестяще справился с заданной ему работой. Вернувшись в Киев –— без денег, так как всю жизнь не умел их расходовать, Михаил Александрович начал картину «Девочка на фоне персидского ковра». Сообщал сестре Анне: «Я теперь пишу очень красивый этюд с девочки на фоне бархатного ковра –— вот твои двадцать рублей и помогут мне его окончить спокойно; вероятно, удастся его продать рублей за 200-300…» Так на сестрины деньги создавался шедевр, стоимость которого теперь миллионы долларов.

О хронической нужде, которую Врубель испытывал в Киеве (впрочем, как и везде), говорит сам выбор модели: Маня Дахнович была дочерью ростовщика, к которому вынужденно захаживал Михаил Александрович. Ковры, бусы, причудливые восточные одежды, изображенные им на картине, –— это невыкупленные залоги.

О, как написал Михаил Александрович девочку! Он сделал ее героиней восточной легенды, закидав драгоценностями, парчой и бархатом. Роза почти падает из ее детской руки, отягощенной перстнями.

Врубель был олицетворением страстной жажды красоты в жизни и в искусстве. Он был романтиком, ему необходимо было в мире такое, от чего замирает душа, что увлекает все твое существо. «Девочка на фоне персидского ковра» –— рассказ языком живописи о древнем восточном обычае выбирать любовь или смерть. У девочки в левой руке кинжал. Роза и кинжал. Любовь и смерть.

В юности Михаил Александрович увлекался минералогией. Камни раскрывали ему особый мир, мир фантастических богатств, о каких пишут в сказках про подземные царства. Работая над портретом Мани Дахнович, художник превращал краски в «кристаллы», подбирая их, как ювелир. Картина казалась сложенной из драгоценных камней.

Увы, кроме близких друзей, оценить эту чудо оказалось некому. Да вот еще отец девочки, как-то угадав, что художник сотворил нечто необыкновенное, повесил картину на самом видном месте в доме, однако не заплатил за нее. Михаил Александрович вынужден был забрать полотно. Трижды он выставлял его на аукцион, пока, наконец, не купил меценат Терещенко. Ценители же искусства лишь спустя многие годы признали «Девочку на фоне персидского ковра» величайшим шедевром, и картина украсила собой Музей русского искусства в Киеве.

Осенью 1889 года Михаил Александрович закончил работу в Кирилловской церкви, обновив более ста изображений, написав две монументальные композиции и четыре алтарных иконы, в том числе знаменитую Богоматерь с младенцем» –— в византийском стиле XI -XII веков.

Хотелось теперь поработать над росписями Владимирского собора, но представленные Врубелем эскизы комиссия не приняла: художественный стиль Врубеля был несовместим с дарованиями тех живописцев, которые уже трудились в этом соборе. Врубелю поручили роспись орнаментов, что он и выполнил с блеском. Под конец своего киевского житья увлекся итальянской наездницей и вместе с цирковой труппой уехал в Москву.

Снова нужда. Что зарабатывалось –— проматывалось. Устроил пышный обед для постояльцев гостиницы, где сам проживал, позвал персонал, гитаристов, цыган, военных, оркестр… «Вы посмотрите, как нам хорошо!» –— рад был, как маленький мальчик.

Неизвестно, чем бы все кончилось, не попади Михаил Александрович под крыло Саввы Мамонтова. Предприниматель и меценат, Мамонтов каким-то особым чутьем угадывал талантливых людей, всю жизнь прожил среди них, да и сам был исключительно даровит. В своем подмосковном имении Абрамцево он объединил в большую дружную семью живописцев, музыкантов, артистов, –— Абрамцево стало очагом возрождения лучших традиций русской национальной культуры. Там были организованы мастерские живописи, керамики, резьбы по дереву, ставились пьесы на домашней сцене. Помимо того, Мамонтов содержал в Москве Частную оперу.

Савва Иванович дал Врубелю возможность творить беспрепятственно, предоставил в полное распоряжение керамическую мастерскую, поскольку Врубель занимался майоликой. Михаил Александрович долгое время не только работал, но и жил у него. Трудился как скульптор, дизайнер, монументалист, театральный декоратор, оформлял интерьеры особняков московских меценатов. Ни с одним художником Мамонтов не носился так, как с Врубелем. В 1896 году для Всероссийской выставки в Нижнем Новгороде по заказу Мамонтова, который был ее художественным руководителем, Врубель написал две картины: «Микула Селянинович» и «Принцесса Грёза» –— самое монументальное и самое скандальное свое произведение. Панно «Принцесса Грёза» размером семьдесят квадратных метров должно было украсить торец одного из павильонов. Сюжетом художник взял сцену из средневековой легенды о молодом трубадуре, романтически влюбленном в прекрасную принцессу, которая, в сущности, была только его фантазией. Через моря спешит трубадур навстречу милому образу, но по дороге заболевает и, едва встретившись с бесплотной грёзой своих мечтаний, умирает.

Комиссия Академии художеств забраковала и «Грёзу» и «Микулу Селяниновича» –— как «нехудожественные». Возмущенный таким решением Мамонтов сам заплатил Врубелю стоимость работы, арендовал за пределами выставки участок, на котором в кратчайший срок возвел ещё один павильон, самый большой, и на фасаде распорядился написать огромными буквами: «Выставка декоративных панно художника М. А. Врубеля, забракованных жюри Императорской Академии художеств».

Благодаря свободному входу и шумихе в прессе, подогревающей любопытство публики, павильон стал самым популярным. Однако общественность, хотя и заинтересовалась творчеством художника, не спешила высказывать одобрение.

«Что за озлобленная ругань и ненависть, и проклятия сыпались на бедную голову Михаила Александровича! Я поражался, почему это, что, в чем дело, почему возбуждают ненависть эти чудные невинные произведения? Я не мог разгадать, но что-то звериное в сердце зрителей чувствовалось», –— вспоминал Константин Коровин.

Тем не менее, Врубель стал популярной фигурой в художественном мире.

После закрытия выставки оба панно перевезли в Мамонтовскую оперу в Москве, затем они затерялись. Однако судьба благоволила «Принцессе Грёзе». Через полвека в каком-то сарае возле Большого театра случайно нашелся грязный, скомканный холст. Никто не мог объяснить, что он, откуда? Наконец заметили подпись: М. Врубель. Сообщили в Третьяковскую галерею.

Холст расстелили перед театром, для чего пришлось перекрыть транспортное движение. И только тогда увидели на фасаде гостиницы «Метрополь» –— напротив театра –— майоликовую мозаику Врубеля «Принцесса Грёза»! Это была копия изображения на холсте.

Но как переправить холст в бывшую церковь Николы в Толмачах, где хранились теперь иконы, скульптуры и часть картин Третьяковки? Изготовили вал для панно, отыскали нужных размеров машину (все это время холст находился в Большом театре), и, наконец-то, смогли увезти.

Увы, тридцать лет панно простояло, упираясь в церковный купол, никто его не осматривал, не проверял его состояние, –— да и где было раскатать такой холст?

Только в 1987 году, когда Третьяковскую галерею закрыли на реконструкцию, «Принцессу Грёзу» перевезли в новое здание на Крымском Валу. Холст был сильно испорчен. Реставрация длилась семь лет, а затем в Третьяковской галерее панно предстало во всем своем великолепии.

Михаил Александрович был одним из самых просвещенных людей своего времени. Опираясь на знания мифов, легенд, былин, литературных произведений, он создавал свой собственный поэтический мир, полный торжествующей красоты и вместе с тем –— тревожный. Такова и картина «Пан».

Отец Пана, Гермес, первоначально был богом скотоводства, покровителем пастухов. Он первым стал требовать от людей огненных жертв, научив высекать огонь на алтаре. Кроме того, Гермес сопровождал души умерших в ад, где шел праведный суд над грешниками. Но Гермес ко всему, был еще плутом. Так однажды он украл у Аполлона стадо коров, а когда Аполлон изобрел сладкозвучную лиру, выменял у него лиру на это стадо.

Матерью Пана была нимфа Дриопа –— дева из многочисленного семейства божеств. Святилища нимф находились в гротах, лесах, пещерах… И хотя их места обитания были вдали от Олимпа, нимфы часто его посещали.

Жили они беспечально: пели, играли, умели предсказывать будущее, залечивать раны и вдохновлять поэтов. Умирали нимфы вместе с деревом, ручьем, полем, озером, цветком… с которым они родились и жили единой жизнью.   

Когда у красавицы Дриопы родился сын –— волосатый с козлиными ногами и рожками, она пришла в ужас, она бросила ребенка! Да и какая мать вынесла бы такое чудище: кроме копыт и рожек у младенца был еще хвост, кривой нос и козлиная борода! Но Гермес подхватил сына и унес на Олимп. Мальчик был очень смешон и видом своим понравился верховным богам. К тому же он оказался веселым и ему дали имя Пан –— понравившийся всем.

Пан стал, как и его отец, покровителем пастухов. Однако он был легкомысленным богом, предпочитая развлекаться с нимфами. Иногда ему хотелось побыть наедине, и тех, кто нарушал его покой, он наказывал, нагоняя внезапный и сильный страх.

Случилось, что Пан влюбился в нимфу Сирингу. Он буквально преследовал красавицу своей любовью! Бедная Сиринга от его домогательств кинулась в реку, став тростником.

В скорби, Пан вырезал из тростника дудку, и так нежно играл на ней, что музыка, казалось, лилась с самого неба.

Бобылем Пан не остался, женился. Но это уж так, чтобы род продлить, а любовь навсегда канула в реку вместе с Сирингой.

На картине Врубеля Пан изображен в тот момент, когда уже поиграл на своей дудке и задумался о житье-бытье. Михаил Александрович изобразил его по-своему –— в виде русского лешего с круглой физиономией и васильковыми безмятежными глазами: хитрец и лукавец. Добродушные глаза Пана вопросительно и печально смотрят на мир. Древний, как природа, причудливый... И лес вокруг таинственный, предвечерний, когда рождаются образы и видения самые разные: то светлые, грустно-нежные, то пугающие, настораживающие.

В «Пана» Врубель вложил много и своего. Как и Пан, он был страстно влюблен, но та, которую он любил, не любила его. Нет, скорее любила, но многое мешало её пониманию Михаила Александровича. Он очень страдал от невозможности объяснить ей это мешающее.

Русская общественность «Пана» не поняла. Картину окружили пошлыми смешками. Михаил Александрович держался стоически:

–— Ваше отрицание меня дает мне веру в себя.

В 1900 году Мамонтов поставил оперу Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане». Партию Царевны-Лебеди пела Надежда Ивановна Забела –— жена Врубеля, а Михаил Александрович создал эскизы костюмов и декораций.

Премьера состоялась 21 декабря. Незабываемый образ пушкинской царевны создала певица, и в этом была заслуга не только ее, –— дарование Надежды Ивановны формировалось при самом непосредственном участии ее мужа. Они обогащали друг друга, дополняли друг друга: искусство Забелы и творчество Врубеля были нерушимо связаны между собой.

После премьеры была выпущена серия открыток с изображением Царевны-Лебеди, и эти открытки послужили Врубелю поводом к написанию картины «Царевна-Лебедь».

Композицию картины он построил так, что создавалось впечатление, будто зритель заглянул в сказочный мир, где внезапно появляется и вот-вот исчезнет волшебная девушка-птица, плывущая к далекому таинственному берегу. Последние лучи солнца играют на белоснежном оперении, переливаясь радужными красками, мерцают бирюзовые, голубые, изумрудные самоцветные камни узорчатого венца-кокошника, и мнится, что это трепетное сияние сливается с отблеском зари на гребнях морских волн.

«Царевна-Лебедь» –— один из самых пленительных женских образов, созданных Врубелем. «Не сама ли это Дева-Обида, что, по слову древней поэмы, плещет лебедиными крылами на синем море перед днями великих бедствий?» –— говорили о ней те, кто видел картину. Действительно, происхождение «Царевны-Лебеди» было скорее от Девы-Обиды «Слова о полку Игореве», чем от героини пушкинской «Сказки о царе Салтане» или оперы Римского-Корсакова на этот сюжет.

У Пушкина и Римского-Корсакова Царевна-Лебедь дневная, светлая. Царевич Гвидон спас ее от злого колдуна, она стала женой Гвидона, и все устроилось к общему счастью. У Врубеля Лебедь вряд ли будет женой человека. Это видно из настроения картины: сумерки, багряная полоса заката и какие-то недобрые огни далекого города. Царевна не приближается к зрителю, она уплывает во тьму, и только в последний раз обернулась –— сделать какое-то предостережение.

Взгляд Лебеди –— прощальный взгляд, огромные глаза полны грусти и доброты. Вокруг сгущается темень, и только Лебедь сверкает в последнем луче. В картине очень сильно чувство тревоги.

«Сколько у нас красоты на Руси! –— говорил одному из друзей Михаил Александрович. –— И знаешь, что стоит во главе этой красоты? Форма, которая создана природой вовек».

Он уверял, что русская природа без всяких оглядок на международный кодекс эстетики, бесконечно дорога потому, что она носительница души, которая тебе одному откроется и расскажет тебе твою душу.

В Частной опере Мамонтова Врубель впервые услышал «Кармен». Потрясла тема гадания! В этой трагической мелодии было всё: неотвратимость рока, фатальность случайностей, мистика… Мгновенно вспомнился «Очарованный странник» Лескова, цыганка Груша –— красавица, певунья, за обладание которой мелкопоместный князек заплатил табору пятьдесят тысяч.

Михаил Александрович прямо из театра примчался в мастерскую, и на готовом почти портрете Мамонтова, лихорадочно счистив краски, написал свою изумительную цыганку-гадалку. Ту самую, которой князенька тешился так недолго, –— прискучила.

С картины, проникая в самую душу, глядит темными, блестящими глазами молодая женщина. Чернобровая, смуглая, со странным и привлекательным лицом. Розовая шаль наброшена на плечи, тонкие руки украшены браслетами. На ковре перед ней раскрыты карты: впереди лежит туз пик.

Удивительно переплетается орнамент настенного ковра со складками розовой шали, с небрежно разбросанной колодой карт. Что-то должно свершиться, картина очень сильна этим предчувствием.

Оно и свершилось –— у Лескова. Князь увез Грушу на далекую пасеку, приставив к ней сторожей. Но исхитрилась, сбежала к старому другу.

–— Пожалей меня, брат родной, ударь ножом против сердца!

Не смог он ударить Грушу, за которую не пожалел бы своей жизни. Но в реку –— столкнул. И бежал с того места, себя не помня.

Цыгане народ необычный, неразгаданный. Они, то размашисты в своих чувствах, то в них глубокий надрыв и тоска. Но цыганское пламя случается и не в цыганской душе. Врубель вполне познал эту стихию, сгорая в пламени своего гения. И так же, как Груша, знал наперед свою участь. Знал, что случайностей не бывает, что «случайности» уже где-то «числятся» за тобой, стерегут тебя, уже определены тебе...

Гениально раскрыв внутренний мир «действующего лица», подчинив разбросанные на картине детали в одно гармоническое целое, Врубель особенно выделил глаза, словно давая понять, что глаза цыганки –— это и его глаза, глаза художника, который видит свое полное драматизма будущее.

В марте 1904 года Михаил Александрович заболел: сказалось нервное напряжение в работе над картинами, особенно «Демоном», писать которого он начал еще в Киеве. Тема Христа, которой он занимался пять лет, работая в Кирилловской церкви, была исчерпана, открылась тема причинности явления Христа народу, то есть тема противоборства. Эта тема волновала и Лермонтова, когда он создавал своего «Демона». Еще шестнадцатилетним юношей он писал:

        Чтоб бытия земного звуки

        Не замешались в песнь мою,

        Чтоб лучшей жизни на краю

        Не вспомнил я людские муки,

        Чтоб я не вспомнил этот свет,

        Где носит всё печаль проклятья,

        Где счастья без обмана нет.

«Одиночество, неустанная борьба с миром равнодушных людей, но… необъятное воображение поэта создавало трагический образ, несущий весть о том, что в сине-лиловую мировую ночь вкраплено золото» (Александр Блок).

По теософскому толкованию Демон был любимым и самым близким ангелом Создателя, но затем за своенравие Господь изгнал его из рая. Мятежный дух Демона познал тайны мироздания и достиг абсолютной свободы, полной независимости ни от кого и ни от чего. Однако наступил момент, когда он задумался: зачем достигалось все это? Ему ничего не надо, он одинаково презирает добро и зло, одинаково равнодушен к земле и небу.

        С тех пор отверженный блуждал

        В пустыне мира без приюта.

        Вослед за веком век бежал,

        Как за минутою минута,

        Однообразной чередой.

Но вот случилось, что Демон полюбил грузинскую княжну Тамару. Его душа открылась для добра, он поверил, что любовь сможет сделать его вновь безгрешным, что он сумеет осуществить возможности, заключенные в его натуре: свести вместе «все, все земное» с красотой, многоцветностью и полнотой природы… Увы,  любовь Демона принесла Тамаре смерть.

        И проклял Демон побежденный

        Мечты безумные свои,

        И вновь остался он надменный

        Один, как прежде, во вселенной,

        Без упованья и любви.

Предвидело ли пророческое сердце Лермонтова, что найдется другое сердце, которое будет биться в унисон с ним? Врубель был одержим той же страстью гармонии мира и невозможностью достичь этой цели.

Образ грозного ангела с израненной человеческой душой, создал он в «Демоне сидящем».

Демон сидит, задумавшись. Ни непомерная мощь его торса, ни вздутые в страшном напряжении мышцы рук, ни саженный разлет плеч –— ничто не может скрыть его бессилия и тоски.

Эта картина не имеет аналогов во всей мировой истории живописи по странным сочетаниям холодных и теплых колеров, напоминающих самородки. Тлеющие багровые, рдяные, фиолетовые, пурпурно-золотые тона как будто рисуют рождение планетарно иного мира. Здесь отчетливо проступило великолепное владение Врубелем традициями мировой культуры. В колорите холста слышны отзвуки несравненных венецианцев, а в лепке Демона угадывается флорентинец Микеланджело.

К сожалению, даже люди, понимающие и любящие живопись, не услышали в этой работе голос предтечи, вещавший новое, еще невиданное развитие русского искусства.

Вслед за «Демоном сидящим» Врубель создал «Демона летящего». Распростерты крылья. Лицо запрокинуто. В Демоне суровая решимость продолжать борьбу.

В 1902 году появляется «Демон поверженный». Разбилось о скалы юное тело. Глаза горят дикой злобой, руки в страданиях сомкнулись над головой. Михаил Александрович создавал своих «Демонов» в страшных муках. Писал неистово, целыми днями, забывая про отдых. Он пропитал свои картины всей силой гнева против мира, где Высокий дар осмеивается слепцами, Заслуга в рубище, а Благо пленником у властелина Зло!

Сорок раз переписывал он голову падшего ангела. Не счесть эскизов, зарисовок, набросков… Врубель был одержим своей идеей! И его тонкая, ранимая душа не выдержала, надломилась. В психиатрической больнице он уверял, что жил во все века, видел, как в Киеве в конце первого тысячелетия закладывали Десятинную церковь; рассказывал о своем участии в постройке готического собора; утверждал, что вместе с великими мастерами Ренессанса расписывал стены Ватикана.

В 1905 году состояние Врубеля несколько стабилизировалось. Вместе с женой он переехал в Петербург, где Надежде Ивановне предстояло петь в Мариинской опере. Но через год вновь болезнь проявила себя. Вновь психиатрическая клиника. Редкие вспышки сознания, когда Михаил Александрович бежал к своей картине «Демон поверженный», подправляя, переделывая… Картина находилась уже на выставке Мира Искусств, и Врубель своим появлением пугал публику. Возникло даже предубеждение, что он продал душу дьяволу. 

«Не понимают Демона, –— отчаивался художник, –— путают с чертом и дьяволом, тогда как «черт» по-гречески значит просто «рогатый», а дьявол — «клеветник». «Демон» же –— это «душа» и олицетворяет собой вечную борьбу мятущегося человеческого духа, ищущего примирения обуревающих его страстей, познания жизни, и не находящего ответа на свои сомнения».

«Демоническое» в большой степени присутствовало и в личности Врубеля –— как дар гения, как сильнейшей сгусток творческой энергии, ставший наконец неуправляемым» (А. Блок).

«Гений отслаивался от эпохи космической глыбой» (А. Бенуа).

Вспышки сознания являлись к Михаилу Александровичу все реже: жизнь художника угасала. Как будто сбывалось молчаливое и печальное предупреждение Царевны-Лебеди.

Искусство Врубеля, совершенно новое, непонятное большинству его современников, принесшее ему столько страданий, все-таки пробило дорогу к людским сердцам. Врубель был признан самым большим лириком XIX века. Но случилось это уже после смерти Михаила Александровича.