ЖАЖДА ЖИЗНИ

Пронзительный звонок на домашний телефон вывел меня из раздумья. Торжественный голос Анны Андреевны из районного женсовета сообщил, что наша семья приглашена в столицу, потому что стала лауреатом Премии имени Зинаиды Туснолобовой-Марченко.

Кто же она, Зинаида Михайловна? Чем заслужила такое уважение, что Детский фонд республики назвал её именем Премию за воспитание детей, вручая Диплом и медаль и награждая только три семьи в год?

Константин Алексеевич Харченко, земляк Зинаиды Михайловны, с восхищением промолвил:

— Наша Зиночка! Она так любила жизнь! Представить тяжело, как эта хрупкая девушка выносила с поля боя раненых бойцов. Только на Воронежском фронте за восемь месяцев спасла жизни ста двадцати восьми солдат и офицеров, причём вытаскивала раненых на своей спине с оружием и противогазами. И всем бойцам повторяла: «Живи, браток, живи!»

 А потом был бой за станцию Горшечное Курской области. Зиночка услышала, что ранен командир взвода. Девушка поспешила ему на помощь. Но пока ползла к лейтенанту, услышала взрыв и почувствовала, что перебиты осколками снаряда обе ноги. Во время вражеского контрнаступления Зинаида пробовала притвориться мёртвой, но один из немцев заметил её, ударил в живот, изуродовал лицо. Девушка потеряла сознание и пролежала сутки на морозе без движения. Так и нашли её разведчики, вмёрзшую в окровавленный снег. Они вырезали её тело изо льда и доставили в санчасть.

И началась борьба на жизнь. Зинаида Михайловна и докторов просила, чтобы делали всё возможное, чтобы сохранить ей жизнь. А привезли-то её после боя с обмороженными руками и ногами. Восемь операций перенесла моя землячка, осталась без рук и ног. Но не сдалась. Никто ни разу не видел её слёз. Вот такая история, — подытожил Константин Алексеевич.

Перебирая в памяти услышанное, представила картинки из жизни героини.

Вот Зинаида, как обычно, сидит у раскрытого окна медсанбата. Любуется природой, улыбается тёплым лучам солнышка,

ласково скользившим по её лицу. Вдруг она видит бойца, который показался ей совсем незнакомым.

— Наверное, новенький, — пронеслось в голове девушки.

Парень проходит мимо. Внимание привлекает улыбающаяся девушка с короткой стрижкой в распахнутом окне. Он весело приглашает её на прогулку.

— Извини, не могу: я без причёски, — весело отвечает та.

Парень заглядывает в палату медсанбата, откуда доносился звонкий девичий голос, видит девушку, сидящую на кровати у окна, и вдруг опускается с рыданиями перед ней на колени:

— Простите меня, пожалуйста, я не знал, что вы…

— Да, как видишь, — вздохнула красавица, окинув взглядом своё неполноценное тело. — Давай знакомиться: Зинаида Туснолобова, старшина медицинской службы.

…Вот неунывающая красавица просит медперсонал переносить её из палаты в палату, а там она, хрупкая девушка, поддерживает дух бойцов, перенёсших операции. Некоторые из солдат, потеряв от гангрены руку или ногу, не хотели жить. Но, видя перед собой Зинаиду, брали себя в руки. А позже, чего греха таить, стыдились своего минутного отчаяния, благодарили девушку за её оптимизм, за возвращении к жизни.

Все раненые солдаты, офицеры, медперсонал знали, почему и как Зинаида осталась без рук и без ног. И поражались силе духа, желанию жить и быть полезной Родине даже в таком состоянии.

Сложно представить, как Зиночка в свои двадцать три года училась по-новому ходить на протезах, а пять санитаров поддерживали её, оберегали от падения. И она пошла. Превозмогая боль. Не сразу. Но с неизменной улыбкой на лице.

А затем были её выступления на радио, поездки на заводы, встречи с рабочими. В своих пламенных речах девушка просила отомстить за неё, сделать сверх нормы хотя бы пару деталей. И рабочие делали. И шли на фронт танки и самолёты с призывом: «За Зину Туснолобову!»

Представила и её родной хутор Шевцово под Полоцком, братика Женьку, её родителей, обыкновенных крестьян. И нераскрытой тайной оставалось только то, что семье, когда начались репрессии в 30-е годы, пришлось покинуть родные места и выехать в Сибирь. Выбор пал на Ленинск-Кузнецкий. Сменили не только место жительства, но и фамилию. Из Морозовых превратились в Туснолобовых. Понятна причина, почему об этом Зинаида не рассказывала.

И я представила парня Зинаиды, любовь к которому давала ей силы на фронте. Иосиф Марченко, с которым встречались накануне войны и не успели пожениться, был кадровым военным, который всем сердцем полюбил Зинаиду, обещал вернуться к любимой живым. Понимаю переживания девушки: как быть теперь? Разве она нужна ему такая — без рук и без ног? И, чтобы не быть любимому обузой, Зинаида после долгих раздумий однажды попросила медсестру написать короткое письмо, в котором сообщала о себе и просила забыть её.

Но настоящая любовь не забывается. И семья Зинаиды Туснолобовой-Марченко доказала это. Зинаида Михайловна с любимым вернулась на её историческую родину после трагедии, которая постигла их семью: умерли сыновья-погодки. Женщина научилась обслуживать себя, освоила протезы. Сложно представить, как эта мужественная женщина сама отвечала на письма, которые шли к ней со всего мира. А когда уже в Беларуси родила сына и дочь, научилась готовить для семьи, шить-штопать, топить печь. Это благодаря любимому, который всю жизнь был опорой, носил её на руках. И, когда вручали ей звезду Героя Советского Союза, она выразила признательность своему мужу.

Не за высокие награды (сначала туфли-лодочки за ударный труд на заводе её, секретаря комсомольской организации, в которых и на фронт пошла; орден Красной Звезды, орден Красного Знамени) боролась Зинаида Михайловна. Она жила. Жила так, что находящимся рядом передавалось её стремление жить. Жить и радоваться каждому прожитому дню, каждой минуте, каждой секунде. Радоваться, как глотку живительной влаги в жаркие дни. Как песне соловья на рассвете. Как плачу новорождённого. Как первому слову ребёнка и его первому шагу.

Просто ЖИТЬ!

УРОК О ВОЙНЕ

Дверь широко распахнулась, и в комнату влетела внучка.

• Дедушка, кто такие узники? — прямо с порога выпалила она и перевела дыхание.
• Я так боялась забыть это слово, — жалобно проговорила Эвелина.
• Я расскажу тебе, внимательно слушай, — дедушка Витя усадил внучку на колени, потом ласково погладил по головке и продолжил:
• Жила-была девочка, звали ее Алла. Когда началась война, ей было шесть лет. Однажды, уже под осень, налетели фашисты, окружили  деревню Коршуки, выгнали всех жителей из их домов. Да, внученька, и деток тоже, — сказал дедушка, увидев вопрос в глазах девочки.
• Из крепкой избы  вышел Никифор, — продолжил дедушка, прижимая внучку к себе. — А за ним высыпали дети: старшая Таисия, за ней — Анастасия, потом Василий и самая маленькая Алла, которую за руку вела Евдокия, мама, которую деревенские звали Авдотьей. Аллочка была боязливой девочкой, всё прижималась к маминой юбке.

А на улице уже стояли машины. За дворами у леса были видны автоматчики. Всю семью Никифора погнали к машине. Туда же пригнали и другие семьи. Все жители небольшой лесной деревеньки оказались в машинах. А потом их повезли. Как скотину. Тех же, кто хотел убежать, просто расстреливали.

Долго ехали машины и оказались в Бобруйске. Алла там была только однажды: папа возил за покупками на рынок.

Сейчас же вместо радости девочка испытывала страх: место, куда их привезли, было обнесено колючей проволокой. Отсюда нельзя было убежать. Так жители Коршуков стали узниками. Здесь были люди из многих деревень. А мама Авдотья вспомнила слова своей бабушки, что спасти девочек можно, назвав их другими именами. Так Таисия стала Тоней, а Анастасия — Тасей.

Никифор тем временем разузнал, что одного узника с семьёй хотят выкупить у немцев за золото. И договорился он с мужчиной, что тот возьмёт его младшую Аллу как свою девочку и выведет ее за стены лагеря. А потом оставит её, чтобы всю  семью доброго человека не подвергать опасности. Так, может, хоть один ребёнок спасётся. Отец долго учил Аллу, куда и как идти, чтобы остаться живой.

И день разлуки настал. Тихо прощались с Аллой, чтобы не привлечь внимание. Вывел чужой мужчина девочку из лагеря и оставил её за мостом на окраине города. А дальше…

— Дедушка, Аллочка сама, одна пошла? Она же трусихой была!

— Да, внученька, пошла. Как учил её папа. Не по дороге, а по лесу, прячась от проезжавших по дороге машин. Обходя деревни. Ветер её пугал, шелестя листвой и качая ветви деревьев. Ноженьки её болели, обувка порвалась от корней деревьев и кустарников. Несколько дней шла девочка. Спала под деревьями, собрав листву и мох себе под бочок. Не тронули её волки. А ягодки брусники, поздней черники кормили Аллочку. Наконец пришла девочка в деревню Городец, нашла под большими вязами маленький домик бабушки Ольги и осталась у неё.+

— Как в сказке. Страшно было, наверное, Аллочке. А остальные выжили?

• Да, внученька, выжили. Освободили всех узников советские солдаты.
• Спасибо, дедушка. Знаю теперь, кто такие узники.
• Не всё ты знаешь, внученька. Та маленькая девочка Алла — это моя мама, а твоя бабушка. Узником была вся семья моего дедушки, а твоего прадедушки Никифора.

Эвелина обняла ручками дедушку Витю крепко-крепко. И пошли они, обнявшись, смотреть семейный альбом с фотографиями, среди которых есть и фото маленькой девочки Аллы.

САНИНСТРУКТОР

Тимофею было семнадцать, когда засвистели первые пули Великой Отечественной войны. Решил деревенский парень идти на фронт. В военкомате год прибавил. Взяли. И скоро оказался он на курсах санинструкторов. А ещё через пару месяцев оказался на фронте.

Уже в первом бою, когда выносил раненого, вражеская пуля поцеловала его в ногу. Медсанбат — и опять на фронт. Снова выносил раненых из-под огня. А весной, когда стала оттаивать земля, когда парень тащил на себе командира, шальная пуля угодила прямо в пяту. Ногу запекло. И в этот момент услышал:

— Браток, помоги!

Повернулся — солдат, раненый в живот, руками собирал вывалившиеся кишки и запихивал их обратно. А кругом грязь.

— Жить! — и боец с кишками в руках умолк навсегда.

Полный сапог грязи, по которой по полю ползком передвигался Тимофей с ношей на спине, сделал своё чёрное дело: парень оказался у врачей в руках. Суровый приговор — гангрена, ампутация. Три операции, после которых нога становилась всё короче и короче.  Подумывал, как свести счёты с жизнью. Но лежащий рядом Слава, лётчик, стремящийся после тяжёлого ранения на фронт, стал для Тимофея настоящим героем. И к парню вернулось желание жить.

Только домой он не вернулся: стыдно было — не помощник родителям. Осел в соседнем посёлке, стал сапожником в артели, затем — бригадиром на промкомбинате. Бригадиром от Бога, говорили.

Позже любовь встретил, создал семью. С любимой Машенькой детишек родили. И за своё счастье всё время благодарил Славу, ангела-спасителя.

 ГОЛОСА ИЗ ПРОШЛОГО

— Бабушка, посмотри, какое большое захоронение! Сколько могилок в одной оградке!

Бабушка подошла.

— Это, внук, семья Николайчика, моего брата. Партизанская семья. Давай мы им цветочки подарим.

Внук из большого букета живых цветов доставал по два и украшал ими все бугорки. Переходя от одного к другому, громко читал надписи на памятниках. И вдруг застыл.

— А почему тут два раза написано: Михаил и Михаил? Это разные семьи?

— Нет, это одна семья. Мальчики родились на праздник святого Михаила. Вот батюшка, когда крестил их, и назвал одинаково.

— А как их в семье звали?

— Одного Мишей, второго — Михаилом. Или Миша большой и Миша маленький.

Сегодня Радуница, день поминания предков, поэтому идут люди к своякам, дарят им свои любовь и уважение. Вот и Арина с Генкой, пока его родители на работе, пришли почтить память родных.

Дома подошёл внук к бабушке Арине:

— Расскажи мне, бабуля, о той семье, что спит в одной оградке.

— Хорошо, Гена, — отозвалась бабушка , — устраивайся поудобнее, рассказ будет долгим.

И Арина начала повествование.

— Начну так, как сказки начинаются. Жила-была семья в нашей лесной деревушке: отец с матерью да шестеро их деток. Ну и бабушка Дарья с ними. И младший сын бабушки. Таких семей в каждой деревне полно. А потом началась война. И однажды немцы заняли нашу деревню. Мужчины в лес ушли, а дома остались женщины с детьми да старики. Так в партизанском отряде и оказались Николай и старший Миша, с ними — младший брат Николая — Володя.

Враги привезли осенью евреев из посёлка на край леса. Заставили копать большую яму лопатами, что забрали у сельчан. А потом расстреляли всех евреев, поставив их на край ямы. И трое суток стояла охрана, никого не подпускала. А мальчишки — любопытный народ. Хоть родители наказали строго-настрого не ходить на братскую могилу — говорили, что земля там дышала — да где там! Вот и напоролся Миша маленький на пулю немецкую. Попала она в причинное место мальчишке. Врача из отряда отец привёз. Не спасли мальчугана, много крови потерял.

— Убили, сволочи, — Генка побледнел. — А отец и братик отомстили за него?

— Да. Вместе с другими партизанами они напали на немецкий гарнизон, что засел в Кличеве, да выбили врагов. Трудным был тот бой! Освободили партизаны посёлок от фашистской нечисти, и на целых два месяца глубоко в тылу врага стал посёлок партизанской зоной.

— Здорово! — заблестели глаза мальчишки.

— Но это был сорок второй год. Рано было радоваться победе. Силы-то были неравны. Немцы и их прихвостни ходили по деревням да забирали у мирного населения продукты.

В тот день Аксинья, жена Николайчика, только что опару на хлеб поставила. По просьбе мужа она пекла хлеб для партизан. А дочки Мария и Надя ей помогали. И тут — опара. Целая кадка. Надя, которая на страже была, играла на улице, увидела врагов, когда те ещё были далеко. Вбежала в дом, ручонками машет, показывает на улицу, а слова вымолвить не может. Догадалась Аксинья, что беда на пороге. Кадку они с Володей успели спрятать в ямке за домом. А запах-то остался в доме. Ввалились враги в дом и, как ищейки, искать стали по запаху. Маленькая Соня в люльке заплакала. Стала Аксинья её успокаивать. Всё перерыли враги, но кадку не нашли.

— Партизаны с хлебом будут, — обрадовался Гена.

— Да, но сволочи пригрозили убить в следующий раз.

 А партизаны перехватывали донесения, уничтожали врага. И однажды поступило известие из полицейского участка — свои глаза и уши у партизан там были — сообщилось, что будет облава на партизанские семьи. Их собирались вывезти в Германию.

На совещании у командира решили вывезти ночью семьи и поселить в семейном лагере. Сначала вывели из-под носа немцев в наш лес, а позже перевезли их  в Усакинский лес.

— Это туда, где мемориальный комплекс? Далеко.

— На подводах перевезли ночью.

— И они стали партизанами? И оружие им дали? Вот здорово!

— Нет, не дали. Аксинья с дочками и здесь хлеб пекла. Мария травы собирала и в санчасти помогала.

— Знаю, это такая землянка. Я видел там, в лагере. Мне папа рассказывал о девочке Наде и мальчике Володе. Ему было, как мне сейчас, одиннадцать лет. Наде было девять. И в книжке их фото показывал. Они среди деревьев стояли больших. А в руках — узелки, которые висели на палочках за спинами. А вот куда они ходили — забыл.

— Дети эти разведчиками были, связными. Ходили по деревням и высматривали, где у немцев какое оружие, сколько его.

— Вспомнил! А мальчик считал, сколько врагов в деревне. Это чтоб партизанам позже рассказать. А ещё папа говорил, как однажды попались дети в руки немцев. Как настоящие артисты, расплакались: потеряли коровку в лесу, домой идти боятся — мамка заругает. Ревели так, что поверили им, отпустили.

— Каждый в лагере был занят своим делом. Отец и старший сын — на боевом задании. А Володя садил годовалую Соню к себе на плечи, и шли они уже втроём — куда же без Нади? — в разведку или несли донесение в другой отряд. Соню растили всем лагерем. Аксинья и Мария — в семейном лагере да санчасти помогали.

— А лагерь в болоте был?

— Да, милок. Кругом болото. А потом…немцы партизан в кольцо взяли да сверху бомбили. Еле вырвались партизаны во время блокады. И раненых вынесли по болоту, и семейный лагерь вывели. В этом болоте Сонечка ноги застудила. Рано ушла девочка, — Арина вытерла вышитым передником непрошенную слезу.

— Понятно теперь, почему врага победили. Разве мог он устоять перед всем народом, если целые семьи боролись с ним?! Бабушка, а фамилия дедушки Николая…

— Да, внучок, — Матюшонок, как и большинства жителей деревни.

— Бабулечка, а ты была в партизанском лагере после войны?

— Нет, внучок, не была.

— А мы с папой тебя свозим. И я покажу тебе все землянки. Может, там и хлеб партизанский испекут? — мальчишка хитро улыбнулся.

…Прошло два десятка лет.

— Бабушка Валя, мы сегодня в музее были, — радостным голосом сообщил Лёшка, вбежав в комнату.

— А что запомнилось больше всего?

— Панорама двух деревень. Там домики маленькие, словно игрушечные. Позже враги их сожгли.

— Это ВязЕнь и Селец. Хочешь увидеть, где они были до войны?

Внук кивнул головой.

— Идём просить дедушку, — они направились к мужчине, который возился у машины. Дедушка уточнил маршрут и завёл машину. Он давно предлагал показать внуку исторические места района, а тут время пришло: мальчишка сам созрел для поездки.

Дорога вела за Кличев. Проехали деревню Стоялово. И вдруг Лёшка вспомнил:

— Здесь родилась Валя Шалай. Она в войну партизанила, а была чуть старше меня.

Мальчишка был готов к разговору. Когда проехали Сушу и увидели поворот на Ольховку, бабушка рассказала, что родом из этой маленькой деревеньки Герой Советского Союза Павел Кривонос.

— Фамилия тебе, Леша, говорит о чём-нибудь? — поинтересовалась женщина.

Мальчик почесал затылок, а потом выпалил:

— Так называется улица в Кличеве.

— Правильно.

— А почему её так назвали? — поинтересовался мальчик.

И поведала бабушка внуку о герое, который, увидев, что немецкий танк нацелился на танк командира, закрыл командирский танк. Танк Павла был подбит, сам танкист получил ранение, от которого не выжил.

А потом появился указатель «Усакино». И мальчика накрыли воспоминания.

— Сейчас немножко проедем, и будут эти деревни. Ой, бабушка, смотри, это там, — внук показал на памятники вдали.

— Мемориальный комплекс «Усакино», — прочёл Лёшка на указателе.

 С этого момента начиналась история о войне. Молча шли к памятникам. Вместо деревень увидели два огромных валуна с мраморными досками.

— «ВязЕнь», — прочёл Алексей на одной из них. «Селец», — значилось на другой. Стихи на камнях резали сердце. Постояли, помолчали. Букеты живых цветов легли у подножья каменных обелисков.

А когда подошли к братской могиле, к памятнику «Расколотая хата», где нашли упокоение жители двух деревень, прочли надпись на памятнике: «Здесь похоронены 140 жителей деревень ВязЕнь и Селец. Дети, женщины, старики…»

— Неужели же никто не выжил? — дрожащим от слёз голосом прошептал Лёшка.

— Выжили те, кого не было в деревнях.

— Да, нам говорили о этом в музее, — прошептал Лёшка, как-то сразу повзрослевший.

— Сейчас здесь растут сто сорок берёз в память о погибших жителях.

Внук вздохнул. После минуты молчания поехали к партизанскому лагерю.

— Смотри, внучок и запоминай, — напутствовал дедушка.

Алексей обошёл братские могилы, изучил имена партизан на гранитных плитах стены Памяти. Там была и родня, как пояснил дедушка. В знак скорби склонились полотнища знамён, застыла бронзовая фигура солдата с автоматом в руках.

И опять цветы и минута молчания.

— А сейчас, внук, беги вперёд по тропинке, — отправил мальчика дедушка.

— Здесь землянки! Настоящие! Идите сюда! — донёсся звонкий голос Лёшки.

Мальчишка был в восторге. Он уже побывал в землянке командира, посидел на партизанской кровати, спустился в землянку-типографию и рассмотрел всё в землянке медсестёр.

Лёша с горящими глазами встречал родных. И огромной радостью для него было известие, что все самые первые постройки в партизанском лагере: землянки, навесы, столовую, сруб колодца — всё было сделано руками строительной бригады совхоза «Ольса», где работал его прадедушка Простакевич Михаил Платонович. Вот это новость! Друзья позавидуют!

Экскурсоводом в партизанском лагере был Алексей. Он с важным видом водил взрослых по землянкам, чтобы те рассмотрели полати, столы, деревянные стены, мох на крышах.

— Мох на землянке сверху — это чтоб с самолётов не было видно, — с видом знатока сказал Лёша. А бабушка добавила, что здесь же партизанила и семья его двоюродного брата Николая в составе восьми человек.

Обедали в большой партизанской столовой, под навесом: обед бабушка захватила с собой: не пришлось готовить в печи, которая служила партизанскому повару верой и правдой.

И воды попили из настоящего журавля. Она пахла болотом и мальчишка нашёл этому объяснение:

— Лес окружают болота. А что это за ямы, поросшие черничником?

— Это, внук, воронки от бомб.

— Ого, сколько раз попадали снаряды в партизанский лагерь!

Дорога домой была привычно короче, но она сморила Лёшку. А под шум колёс доносились голоса:

— Береги мир, внучок!

 (Записано по воспоминаниям родных)

АНГЕЛ СО СПИЧЕЧНЫМ КОРОБКОМ

— Ой, девонька, не толкайся, — взмолился, сидя на плече, Ангел. — Сбросишь меня. Осторожней же нужно быть. А то голову подняла и мчишь! И куда, скажи на милость?

Девушка остановилась. Впервые за долгие годы Ангел отчитывал её, да ещё так грубо.

Вдруг за спиной раздался мужской голос:

— Девушка…

Елена повернулась на голос.

— Простите меня, пожалуйста, — парень говорил таким убедительным голосом, что девушка опешила: это же она летела сломя голову и толкнула молодого человека!

На неё весело смотрели серые глаза русого парня.

— Простите, красавица, что шёл по вашему пути, когда вы куда-то торопились, — и он широко улыбнулся, а серые глаза на солнце стали почти голубыми.

Девушка улыбнулась в ответ, но смущённо проговорила:

— Это вы простите: я ведь вас задела.

— Вы бы не задели, если бы я мог предусмотреть траекторию вашего движения. Меня Романом зовут, — и он протянул руку девушке в знак примирения.

— Елена, — смущенно ответила девушка и пожала протянутую парнем руку.

— Скажите, Роман, а если бы я наступила вам на ногу?

— И в этом случае я считал бы себя виновным, — рассмеялся парень.

— Странно.

— Нет ничего странного. Просто я из культурной столицы. У нас не принято ссориться из-за пустяков. Если кто-то будет обижен, то угрызения совести долго не будут давать покоя. И выход один — попросить прощения.

— Значит, у вас Прощённое воскресение каждый день?

Парень утвердительно кивнул.

Прошло время. Однажды в супермаркете Елена, выбирая хлеб к ужину, перебирала на полке сорт за сортом. Выбор был большой: и чёрный, и серый, и белый. Разные хлебозаводы и пекарни предлагали такой большой выбор своей продукции, что глаза разбегались. Только некоторые покупатели крутили носом: то размер не тот, то вес, то…

— Эх, не пробовали они, почём фунт лиха, — услышала она тихий шёпот справа. Ангел наблюдал, как его хозяйка взяла хлеб, рассчиталась на кассе и вышла из магазина. Дома, когда Елена сидела за столом и с аппетитом уплетала бутерброды с чаем, Ангел неожиданно спросил:

— Скажи, у тебя спички есть?

— Ыгы, — с полным ртом отозвалась девушка. Скоро коробок лежал на столе.

— Представь, что это хлеб и такая суточная норма хлеба на взрослого.

Ничего не поняла Елена. И тогда Ангел пояснил:

— Раньше я охранял женщину по имени Полина. Ты появилась на свет, когда её уже не стало. Недалеко от твоего дома и сегодня её дом стоит. Да-да, вот тот, белый. Там сейчас правнук живёт.

 Хорошая была Полюшка. Семья до войны жила в Ленинграде. Полюшка ребёнком была, когда нагрянула война. Город-то нужен был немцам как стратегический объект. Воины русские самоотверженно охраняли Ленинград. В одном из боёв за город был ранен и попал в госпиталь твой прадед Платон. Ты знаешь об этом — и что награды были у него, и что инвалидом он пришел.

Ангел замолчал. А потом продолжил после паузы.

— Полюшкина мама работала на заводе. Хлебушек им там выдавали. Она несла домой и кормила им детей. Четверо их было в семье. Один другого смотрели. Отец на фронте. Бабушки-дедушки далеко. Вот Полюшке, как старшей, и приходилось роль матери исполнять

— А ты знаешь, что такое купырь? — передохнув, вдруг спросил Ангел. Увидев, что я покачала головой, сказал:

— Полюшка знала. Это сорная трава. Листочки похожи на морковные. Дети и взрослые уплетали всё, что росло под ногами. И Полюшка моя искала крапиву и другие травки. Как она радовалась, когда где-нибудь под забором могла отыскать такое лакомство!

— Из крапивы бабушка варила вкусные щи. А в войну и после войны в хлеб добавляли кору, лебеду. Так бабушка рассказывала.

— И я о хлебе, девочка моя. Знала Полюшка, что продукты везли в город через Ладогу. А дорога-то по льду проходила.

— Знаю, мы на уроках в школе проходили.

— Бывали дни, когда дети были голодными. А потом не стало мамы. Не вернулась с работы. Однажды держала Полюшка в руках дневную норму хлеба: вот как этот спичечный коробок.

— Ой!

— Из семьи осталось двое — Полюшка и её младший братик. Отношение к хлебу у тех, кто пережил блокаду, бережное.

— Моя бабушка никогда не выбрасывала хлеб, даже корочки. Она всегда их скармливала птицам.

— Поэтому пренебрежительное отношение к хлебу или хлеборобам меня просто угнетает.

— Погоди, милый Ангел. А что стало с Полюшкой потом?

— Выросла Полюшка, замуж вышла за военного, поколесила с ним по гарнизонам. А когда служили недалеко от  Чернобыля — рвануло. И они с мужем, как чернобыльцы, оказались здесь, в вашем городке.

— Скажи, они ушли рано?

— Да, военное поколение быстро передаёт своего Ангела. Так я попал к тебе в охрану. А ты себя не бережёшь, — не удержался он от укора, устраиваясь на плечо.

НОЧНОЙ МАРШ-БРОСОК

— Давно это было, ещё при Советском Союзе. Служил я в Ленинграде, как узнал, что такое разводные мосты,  — начал свою историю Володя. — В центре города служил. Водителем был, командира возил. Всё мне нравилось. Однажды получил я увольнительную. Хоть и видел город ежедневно, но это снаружи. А мне так хотелось увидеть его поближе!

И вот отправился на экскурсию по городу. Сначала на крейсер Аврору. Песня о крейсере вертелась в подсознании ещё с пионерских лет:

— Что тебе снится, крейсер Аврора,

В час, когда утро встаёт над Невой?

И вот я на Авроре. Под голос экскурсовода представляю, как император Николай 11 читает длинный список названий для нового крейсера и останавливается на самой последней строчке — Аврора. По имени прославленного в прошлом фрегата, который был назван Петром1 в честь богини утренней зари, и стали звать крейсер.

Я, зажмурив глаза под голос экскурсовода, иду с экипажем на фрегате в кругосветное плавание, дважды огибаю Землю, а затем принимаю участие в обороне Петропавловска-Камчатского. Постарев сразу на целых тридцать лет, уже в более солидном возрасте, успешно борюсь с английским и французским флотами в Крымской войне.

И вот фрегат идёт на покой, а меня мысли переносят на новенький крейсер, который с лёгкой руки императора стал носить имя прославленного родича. И заочная встреча во время церемонии спуска на воду с Николаем 11, с Константином Пилкиным, вахтенным офицером во время дальневосточного похода, оставила в сердце настолько неизгладимый след, что я готов был вместе с экипажем участвовать в Русско-японской войне. Переживал вместе с моряками, когда во время Цусимского сражения в крейсер попадали снаряды, когда было разбито рулевое, когда не стало командира Евгения Егорьева. И руками рядового моряка Андрея Подлесного чинил перебитый силовой кабель, чтобы крейсер смог уйти от обстрела.

А потом было Балтийское море, участие в первой мировой войне. Кажется, сердце выскочит из груди от адреналина, когда в мыслях гонялся за немецкими крейсерами…

Не знал я, чью сторону занять, когда велась подготовка к революции. Казалось, что прав командир: ведь в нашем роду тоже были зажиточные. И матросы правы — с другой стороны. А когда погиб командир и его сторонники, ответ нашёлся сам собой.

И вот уже я слышу предупреждающий выстрел с крейсера, который стал сигналом для выстрелов из Петропавловской крепости к призыву начинать штурм. Это было время Февральской революции.

А впереди меня и крейсер ждал самый обыкновенный учебный процесс, а потом — волнение, чтобы не списали на лом.

Но Великая Отечественная война распорядилась иначе. Кажется, что это я переношу на другие судна главные пушки, чтобы оборона Ленинграда была более существенной. И мне было больно, когда в крейсер попадали снаряды. И это я тонул, когда Аврора села на грунт.

Но судьба была к нам благосклонна: подняли нас, меня и Аврору, со дна морского, откачали воду, отремонтировали крейсер, а затем, к великой моей гордости, стал он символом революции и плавучим музеем.

 И вот сейчас я, пройдя путём крейсера Аврора, чувствую такое умиротворение, такую гордость за свою страну, за наш народ, что ещё долго нахожусь под впечатлением увиденного и услышанного. И ноги несут меня по городским улицам продолжить экскурсию, а голова отключилась, потерялась во времени.

Опомнился, когда стали загораться огни в фонарях. Я совершенно забыл, что часть моя находится за рекой, а я не знаю даже расписания развода мостов. Мой мост уже смотрел на меня сверху, улыбаясь фонарями с большой щербиной над рекой.

Сердце моё упало. Я неплохо знал город: как-никак, служба водителем помогает ориентироваться. Помнил, что соединят мой мост поближе к утру. Выход один — марш-бросок. Хорошо, что обмундирование и оружие находятся в части.

Итак, марш-бросок налегке. Это километров с двадцать по спидометру. И я рванул. И теперь уже матросы с Авроры были рядом со мной, подбадривали. Открывали второе, а порой и третье дыхание. Их компас вёл меня безошибочно к моей части. Мы вместе делали небольшие перерывы «на отдышаться», а потом преодолевали очередные километры по городским улицам. А стук солдатских сапог по асфальту напоминал равномерный стук сердца крейсера за его долгую жизнь.

А потом была встреча с патрулём. Посмеялись надо мной патрульные и подвезли прямо к воротам части. Обошлось без замечаний.

Остаток ночи я провёл в кругосветке на крейсере, который имел такое красивое имя –Аврора. А скоро лучи восходящего солнца сыграли части подъём.

ВОДА-ЛЕКАРЬ

Едем на родник, который в народе называют Голубой крыницей или Синим колодцем.

Проезжаем лес. Бабушка вспоминает, как в годы войны они спасались от немцев. Когда находили болотце, один из мужчин осторожно наклонялся и, чтобы не поднять муть со дна, руками расчищал окошко от веточек и травы. Снимал шапку с головы, аккуратно опускал её на воду. Шапка наполнялась рыжеватой водой снизу, и ладони подымали шапку и подносили её по очереди к каждому. И снова, и снова…

— Вода с запахом болота тепловатая? –интересуется внук.

Бабушка кивает.

— Я пил болотную, папа показывал, как нужно её брать. Бабуля, животы не болели?

— Нет.

— Понятно: вода через шапку очищалась. Потому и черпать её нельзя: на воде разные букашечки живут.

Людей на Медовый Спас у родника — яблоку негде упасть.

Идём к источнику — это колодец-шахта с мощной струёй воды. Подземный водяной насос подаёт на поверхность чистейшую воду. Рядом с родником образовалась настоящая ванна, в которой плещется голубовато-изумрудного цвета вода,  прошедшая через слой мела. В воде отражаются деревья и облака.

Это озерцо воды имеет круглый год свои пять градусов, летом охлаждая, а зимой согревая окрестности.

Подходим к металлическим лестницам — они протянули навстречу свои перила.

В ручье от озерца одни паломники стоят, переминаясь с ноги на ногу, другие, крестясь, трижды окунаются, иные трижды переходят ручей.

Ступаю в воду — она тут же обжигает тело.  Окунаюсь. Чувствую, как тепло разливается по мышцам.

Вода-лекарь знает своё дело!

ИСТОРИИ ИЗ СУНДУКА

Однажды судьба забросила меня в одну небольшую деревеньку. Во дворе встречала хозяйка Надежда Павловна.

— Зови меня, деточка, просто бабушка Надя, — проворковала женщина мягким напевным голосом. Она только что вернулась из болотца на краю леса, с полным ведёрком краснобокой клюквы со мхом и проговорила:

— Перебрать ещё придётся

Бабушка Надя поставила в огромных сенях на лаву ведёрко и провела в избу. Обычная прихожая сельского дома, казалось. Но нет. Из огромной комнаты с большой печью в углу шли двое дверей. Через открытую дверь слева увидела я вышитые шторы, украшавшие вход в просторный зал. Бабушка заметила мой заворожённый взгляд и пропела:

— Это моя работа, девонька. В молодости вышивала, — и ловко развернула штору так, что стал виден узор, украшавший полотнище: снизу до самого верха расположились букеты полевых васильков.

А бабушка вела дальше в комнату. В красном углу несколько икон обрамляло длинное вышитое полотенце с широкими кружевами. Справа у стенки с кафелем расположилась железная кованая кровать с белоснежными вышитыми маками. Они были повсюду: на подзоре, забрались на покрывало, наволочки и даже накидки на подушки. Бока кровати закрывали шторки. Везде горели маки.

А потом старушка провела меня через прихожую сначала в бабье царство, как она назвала огромную кухню с множеством чугунков и приспособлений у печи. С таинственным видом отворила дверь в кладовую.

Там, прижавшись к стене, стояли два огромных деревянных сундука, окованных металлом.

— Ого, какие большие. Настоящие кровати, -удивилась я.

— Так и есть. Когда на праздники в доме собиралось много родни, тогда и спали на сундуках гости. И на лавах тоже. Одну из них ты видела у печи.

 Бабушка аккуратно сняла кованый замок и приподняла плоскую крышку хранилища женского богатства. Сундук был полон. И стала старушка доставать одну вещь за другой.

Вот картина на полстены. По чистому полю скачет зайка, прячась от лисы, что крадётся за небольшим серым комочком. А на этом полотнище красавица сидит на камне у воды, ожидая принца.

— Бабушка Надя, вы художница? Чтобы сделать вышивку, нужно же сначала нарисовать на полотне.

— Нет, девонька, переснимали картины. Ткань мочили и накладывали на рисунок. чаще это были обои. Или работа соседки. Сверху накладывали влажную ткань. Это для глади. Даже если что-то не нарисовал химический карандаш, то додумывали сами. Меняли цвета. И не было одинаковых работ. Узор один, а цвета разные.

— У всех же хозяйство большое. Вышивали-то когда? — поинтересовалась.

— Встану рано, печь подтоплю, корову подою. А выгонять-то рано. Вот пару стежков и сделаю. А потом перед работой в поле ещё парочку. Вечерами собирались на вечёрки девчатами или на посиделки, когда замужними стали.

— А освещение?

— Летом темнеет поздно. А вот зимой… Девчонками умудрялись при лучине на печи. Садились кружком и вышивали. а потом при лампе. Лампочки намного позже появились. Гладью было вышивать легче, а крест требовал внимания, нельзя было ошибиться ни в одном крестике — не получался узор, приходилось распускать нитки и начинать работу сначала.

Бабушка Надя всё доставала и доставала свои сокровища из сундука. Всё для постели было аккуратно сложено отдельно. Полотенца заняли отдельное место в сундуке.

— Почему же полотенца свёрнуты в свитки? — моё любопытство брало верх.

— Есть поверье, что через полотенца в дом проникает нечистая сила. А чтобы её не впустить, полотенце сворачивают. Нечисть ходит по свитку кругами, а в дом никак не может забраться.

— Как вы ткани делаете белоснежными?

— Лён роса отбеливает. Расстилаю на летние росы да переворачиваю. А ситец, штапель –их золю: засыпаю золой да ставлю на огонь в большой посуде. Раньше была специальная жлукта. Она с дырой в донышке была, чтобы можно было выливать жидкость, не поднимая посуду. А полоскали в реке. Там вода мягкая.

Казалось, сундуки вместили в себя сокровища целой деревни. И поведала старушка, что раньше приданое девушка сама себе готовила, как только училась держать иглу в руках. А на вечёрках парни присматривались к работам девушек. По количеству приданого в сундуках для свёкров, мужа и дома и отношение к невесте было соответствующее.

— Ваши золотые руки, наверное, высоко ценились? — предположила я.

Старушка смущённо ответила:

— Да, берегли меня в семье. Муж, Николай, даже часть работы на себя брал, чтоб дать мне возможность заняться любимым делом.

 Она тяжело вздохнула:

— Никому это, деточка, сейчас не нужно. У дочки квартира, ей без надобности. А внучке и подавно, говорит, что это тряпки, —  прошептала женщина, показывая очередную красоту. — Жаль будет, если разведут большой костёр и сожгут всё это, — и на её глазах выступили слёзы.

Сколько же ещё таких сундуков в деревенских домах ждут своей трагической участи?

Как жаль, что не хватило мне сил. Времени заглянуть в каждый дом при живых хозяевах и сделать фото каждой работы-шедевра женщин!

А может, догадаются дети подарить такие работы музеям, чтобы радовали всех произведения искусства, а не стали тряпьём для костра, как это наблюдалось в брошенных детьми домах.